Упрощенная HTML-версия
СОВКА
ê
479
спрашивать только о себе: любой пустяк из моего детства приводил меня в восторг,
о себе я мог слушать бесконечно! И я пожалел, что пропустил подробности из его
неторопливого рассказа, потому что он наверняка что-нибудь вспоминал из своей
жизни, — ведь всегда же мы, рассказывая о других, привносим что-нибудь от себя!
Вот почему происшедшее с другими кажется происшедшим в какой-то мере с нами!
А у меня даже и так бывало: что-нибудь случится с кем-нибудь, мне понравится,
и я через какое-то время как будто нечаянно подумаю или скажу, что это со мной
было….
3
Если бы не эта страшная война, то все, наверное, оставалось по-прежнему. А
тут ни Совка, ни Федя не заметили, как выросли.
Федя перестал приносить ей букетики, и сразу, должно быть, потускнел в ее
глазах. Когда он спохватился, было поздно: Совку стал провожать с вечерки другой
парень. Дело было не в одних цветах: тот, другой парень из прицепщиков перешел в
трактористы, а Федя все продолжал пасти коров. Если говорить точнее, то он забыл
про букетики в тот день, когда увидел Совку на колесном тракторе вместе с Ви-
тей Корольковым. Трактор, сверкая железными шипами, бешено мчался по дороге,
стреляя в дома кольцами дыма. Совкины волосы развевались по ветру, ее опьянили
грохот и дрожание трактора, запах горючего, и она не замечала ни Феди, стоявшего
на обочине дороги, ни испуганных коров, ни бегущей навстречу улицы…
Летом, когда под Сталинградом готовился знаменитый котел, на Бадонках
произошли новые изменения: старика Игната Редчанкова, белобородого, румяно-
щекого, очень похожего на Деда Мороза, поставили полеводческим бригадиром, а
его сына Федю из подпасков перевели в пастухи. В помощниках у Феди оказался
молоденький лейтенант, два месяца пролежавший в подольском госпитале после
тяжелой контузии. Вырос лейтенант в городе, а в деревне пожить ему посоветовал
госпитальный врач. С виду лейтенант казался вполне здоровым, только плохо гово-
рил и, может быть, из-за этого немного дичился людей. Он обычно слушал, не отве-
чая, сильно хмурился, темнел лицом, синие глаза делались еще более синими, как
будто он вспоминал что-то и никак не мог вспомнить. Слух у него восстанавливался
плохо, и, чтобы обратиться к нему, надо было дотронуться до него или поймать
его взгляд. Вел себя лейтенант странновато: он отказался от должности пастуха, а
согласился быть Фединым помощником. У Феди не укладывалось в голове: как он,
не слышавший ни одного боевого выстрела, не видевший ни одного живого немца,
будет командовать лейтенантом, дважды горевшим в танке? И он старался во всем
ему подчиняться, мгновенно исполнял любую его просьбу. Федя только числился
главным, а на самом деле он, по своей воле, продолжал оставаться подпаском. Лей-
тенант был всего на три года старше Феди, но Федя уважал его больше, чем кого
бы то ни было в деревне, и нередко обращался к нему по-военному. Они быстро
подружились.
Лейтенант любил облачные, пасмурные дни, дождю радовался больше, чем
солнцу, и Федя не мог понять этого. Подражая лейтенанту, он тоже пытался полю-
бить такие дни, но у него ничего не выходило.
— Разве хорошо пасти по дождю? — как-то в солнечный день спросил он
лейтенанта.
— Хорошо, — после некоторого молчания ответил тот.
— По мокрой траве?!
— Да, по мокрой.