Упрощенная HTML-версия
Геннадий МАШКИН
ê
262
— Нечестно ты меня толкнул, — сказал я Ивао. — Переведи ему, Сумико.
Сестра перевела ему. Он опустил голову и впился зубами в сорванную на ходу
веточку. Сумико начала оправдывать брата. Она сказала, что это все Кимура. Он
обучает Ивао приемам джиу-джитсу. Я хотел сказать в ответ, что с его ли очками
готовиться к войне. Но в это время мы продрались сквозь заросли кислицы, куколь-
ника, бузины, увитой вьюнком, и свалились прямо к нашему дому.
Позади турундела бочка. Ей подсвистывала свирель. Над храмовой площадью
блуждали разноцветные бумажные фонарики. И луна висела над площадью, ну точь
в точь испеченная в костре и очищенная картофелина. При такой луне бабушка, бы-
вало, заговаривала мне зубы. Сумела бы она заговорить мою руку? Вдруг положат в
больницу? Потом как снова встретиться с Сумико?
Сумико с Ивао разулись в передней перед дверью их квартиры. Я, как всегда,
потер босые подошвы о штанины.
Ивао тихо откатил половинку двери и пропустил нас в темную комнату. Пос-
редине жерлом вулкана краснела жаровня. Здесь никого не было. Но из соседней
комнаты доносилось бормотание.
Ивао раздвинул следующую дверь. Под многорамным окном в клетке из лун-
ного света сидели рядом на татами Ге и бабушка. Возле них стоял фарфоровый чай-
ник с отбитым носиком. В нем бабушка держала свои целебные настои.
— На море окияне, на острове Буяне, на песках сыпучих дуб стоит дремучий,
в дубе том дупло, в дупле — темно, — раздавался мерный голос бабушки. — Изы-
ди, болезнь, из Ге страдальца на остров Буян, в дуб дремучий, в дупло вонючее…
Ге глядел на луну и повторял, запинаясь. Как ни больно мне было, но я прыс-
нул в кулак. Тогда Сумико дернула меня назад.
Мы вышли и переждали, пока они не закончили. Наконец бабушка сказала:
— Семь ден по семь раз повторим — должно полегчать… Я одну девушку
полоумную вылечила. Ходила она все и спрашивала каждого: «Леню моего не виде-
ли?» А Леню этого, ее жениха, под Ленинградом убило…
Дальше я не стерпел. Бабушка могла говорить о том, как лечила, бесконечно. Я
шагнул к ним в комнату. Сумико пришлось идти за мной. Ивао сзади включил свет.
— Папа, помоги. — Сумико опустилась перед отцом на колени и стала объяс-
нять, что у меня сломана рука.
Бабушка увидела мою вспухшую правую руку и всполошилась. Она сняла ко-
сынку и начала прилаживать к моей руке.
— Унучек мой родименький, — запричитала бабушка, — да где же ты сломал
рученьку?
— Упал… там. — Я показал на сопку.
— Ох и бедовый же ты! Нет, чтобы чинно-спокойно посидеть…
Ге внимательно слушал дочь, потом отложил трубку и взял мою руку. Он ощу-
пал кость, и глаза его умно сощурились. Все замерли. Ге отпустил мою руку и тихим
голосом попросил принести бумагу и карандаш. Ивао принес карандаш и лист бу-
маги из соседней комнатки, выходящей окнами на грядки с табаком. Через раздви-
нутую дверь донесся запах ароматических палочек. И Будда пристально следил за
нами со стены. Сумико кинула в комнату зонтик и задвинула дверь.
Ге нарисовал кость моей руки от локтя до кисти и трещинку выше сустава.
Он отдал нам листок, а сам забормотал что-то под нос, потирая лоб мундштуком
трубки.
Я испугался, что Ге вспомнил о том, что миру конец… Ивао и Сумико тоже
глядели на отца с тревогой. Но старик через несколько минут попросил принести
ему какие-то лекарства.