Упрощенная HTML-версия
ЧТО ПЕРЕДАТЬ ВОРОНЕ?
ê
331
Будто нарочно, сразу подошел трамвай, и я приехал на станцию за двадцать
минут до автобуса. А ведь мог бы эти двадцать минут погулять с дочерью, их бы,
наверное, хватило, чтобы она не заметила спешки, и ничего бы между нами не слу-
чилось.
* * *
Дальше, как бы в урок мне, сплошь началось невезение. Автобус подошел с
опозданием — не подошел, а подскочил нырком, вывернув из-за угла со скреже-
том и лязгом: вот, мол, как я торопился, — расхристанный весь и покорябанный, с
оборванной половинкой передней двери. Мы сели и сидели, оседлав этот норовис-
тый, подозрительно притихший под нами, как перед очередным прыжком, автобус,
а шофер, зайдя в диспетчерскую, сгинул там и не появлялся. Мы сидели и десять, и
пятнадцать минут, вдыхая запах наваленной на заднее сиденье в мешках картошки;
народ подобрался молчаливый, отяжелевший к вечеру и не роптал. Мы сидели без-
молвно, удовлетворенные уже и тем, что сидим на своих местах, — как мало, не од-
нажды я замечал, надо нашему человеку: постращай, что автобуса до утра не будет,
подымется яростный, до полного одурения крик, а подгони этот автобус, загрузи
его и не трогай до утра — останутся довольны и поверят, что своего добились. Тут
срабатывает, видимо, правило своего законного места, никем другим не занятого и
никому не отданного, а везет это место или не везет, не столь уж и важно.
Была, была у меня здравая мысль сойти с этого никуда не везущего места и
вернуться домой. Как бы обрадовалась дочь! Конечно, она бы и виду не подала, что
обрадовалась, и подошла бы, выдержав характер, не сразу, но потом прилепилась
бы и не отошла до сна. И я был бы прощен, и ворона. И какой бы хороший, теплый
получился вечер, который потом вспоминай да вспоминай во дни нового одиночест-
ва, грейся возле него, тревожа и утешая душу, мучайся с отрадой его полной и счаст-
ливой завершенностью. Наши дни во времени не совпадают с днями, отпущенными
для дела; время обычно заканчивается раньше, чем мы поспеваем, оставляя нелепо
торчащие концы начатого и брошенного; над нашими детьми с первых же часов ог-
ромной тяжестью нависает не грех зачатия, а грех не исполненного своими отцами.
Этот день на редкость мог остаться законченным, во всех отношениях закрытым и,
как зерно, дать начало таким же дням. Когда я говорю о делах, о законченности или
незаконченности их во днях, не всякие дела я имею в виду, а лишь те, с которыми
соглашается душа, дающая нам, помимо обычной работы, особое задание и спра-
шивающая с нас по своему счету.
И я уж готов был подняться и выйти из автобуса, совсем готов, да что-то удер-
живало. Место, на котором я усиделся, удерживало. Удобное было место, у окна
с правой стороны, где не помешают встречные машины. А тут и шофер наконец
подбежал чуть не бегом, показывая опять, как он торопится, быстро пересчитал нас,
сверился с путевым листом и газанул. Я смирился, обрадовавшись даже тому, что у
меня отнята возможность решать, ехать или не ехать. Мы поехали.
Поехать-то мы поехали, да уехали недалеко. Ничего другого и нельзя было
ожидать от нашего автобуса и от нашего шофера. Шофер, маленький, вертлявый,
плутоватый мужичонка, смахивал на воробья — те же подскоки и подпрыги, рез-
кость и кособокость в движениях, а плутоватость, та просматривалась не только в
лице, где она прямо-таки сияла, но и во всей фигуре, и когда он сидел к нам спиной,
то и со спины было видно, что этот нигде не пропадет. Я стал догадываться, почему
он задерживался в диспетчерской: это был не его рейс, и не этот автобус должен был
выйти на линию, но он из какого-то своего расчета уговорил кого-то подмениться,