Упрощенная HTML-версия
Валерий ХАЙРЮЗОВ
ê
412
Закончив летное училище, я начал летать там, где и родился — в Восточной
Сибири, на самолете Ан-2, который в народе прозвали «кукурузником». Чаще всего
это были полеты по санитарным заданиям, когда далеко в горах или тайге кто-то
нуждался в срочной помощи. Мы вывозили больных в город или доставляли вра-
чей в отдаленные села. В Орлике меня обычно встречал Саня Корсаков. Он просил
привезти из города лекарства или еще что-нибудь необходимое, и я с удовольствием
выполнял его просьбы. Ответно он угощал свежей бараниной, рыбой, ягодой или
кедровыми орехами.
— Летчик просит, надо дать, шаман может подождать, — на свой бурятский
лад, улыбаясь, переиначивал он услышанную присказку летчиков и заносил в само-
лет ведро или мешок.
А Тарбаган, Гриша, шаманом ёкаргэне, заделался. К нему теперь на хромой
кобыле не подъедешь. Стал важным, как секретарь района.
Буряты говорят, что у каждой лошади свой ход. Это со стороны кажется, что
все они бегут одинаково. И не каждая из них годится в упряжку. После школы Бол-
сан закончил авиационный техникум, и мне приходилось встречаться с ним в аэ-
ропорту, он работал в бригаде по техническому обслуживанию самолетов. А после
куда-то пропал. И вот объявился снова. Но если раньше его больше знали, как сына
директора рудника, то теперь про Болсана начали говорить, что он прямой потомок
личного шамана Чингисхана. Распрощавшись с авиацией, он надел на себя желтый
шелковый халат, приобрел бубен и стал едва ли не самым востребованным челове-
ком. Особенно любили его снимать и приглашать в гости зарубежные туристы. В
перестроечные, горбачевские времена, подобные превращения происходили и сре-
ди моих соплеменников, быть сыном табунщика, слесаря, летчика стало не модно,
откуда-то начали откапываться и обозначать себя внуки купцов, священнослужи-
телей, но больше всего появилось людей претендующих на дворянство. Да Бог с
ними, с дворянами!
С Болсаном у меня происходили стычки не только из-за Жалмы. Вспоминая
историю взаимоотношений монголов и Древней Руси, он нет-нет, да и ронял, мол,
зачем киевские князья убили монгольских послов.
—Наносящий удар должен помнить, что всегда возможен ответный ход. И они
его заслужили.
Длинная память была у парня. В ответ я сказал, что с двадцатитысячным войс-
ком, за тысячи километров в гости не ходят. Болсан начинал кричать, что мои соро-
дичи — казаки Похабова пришли на Байкал не с дарами, а с пищалями и саблями.
— Это был ответный визит, — усмехаясь, отвечал я. — Хочу заметить, они не
оставляли после себя сожженные города и горы трупов.
— Мой народ, мы поклоняемся нашим предкам и природе. Зачем вы пишете
краской свои имена на наших камнях, — переходил на другое Болсан. — Я же не
пишу на церквях, что здесь был Торбеев.
—Чего ты вдруг заговорил за весь народ. Среди вас есть и православные и по-
читатели Будды, — сказал я, вспомнив разговоры отца с Бадмой Корсаковым. —Те,
кто где попало малюют краской свои имена, наверняка не ходят в церковь. А мои
предки свои имена оставили в памяти иными делами. Они были умными и дально-
видными людьми, находясь в меньшинстве, вдали от России казаки Похабова суме-
ли так наладить отношения с местными, что и сегодня, четыреста лет спустя, мы
живем с бурятами в мире и согласии.
У Корсакова было свое отношение к самолетам. На аэродроме он подходил к
крылатой машине, широким движением, каким гладят бок лошади, проводил рукой
по металлическому боку и приглушенно цокал языком: