Упрощенная HTML-версия
Исаак ГОЛЬДБЕРГ
ê
68
ла пользоваться этой расслабленностью Георгия Ивановича. Она сама тоже преоб-
ражалась — делалась сдержаннее, скромнее, скупее на ласки. Она доводила в эти
мгновенья адъютанта своей сдержанностью и холодностью до унижений, просьб
тихой покорности. Искусная в любовном ремесле, она овладевала невоздержан-
ным, жадным до ласки мужчиной полностью — и, незаметно для него, мстила ему
за все, что переносила от него на людях, во время кутежей.
Глубокой ночью, после панихиды, она сидела возле адъютанта, который тянул
ее к себе, задыхаясь и пьянея.
— Постой! — равнодушно говорила она. — Я устала... Лежи спокойно...
— Ну, приляг! Только приляг, Лидочка!.. Только приляг!..
— Оставь!.. Я посижу. Я говорю тебе — устала... Ты лучше вот что скажи:
скоро конец этой собачьей жизни?
— Ложись, Лидочка... Скоро. Вот только перемахнем через Байкал.
— Мне надоел этот поход. Грязно, кругом вшивые, того и гляди, сыпняк пой-
маешь!.. Теперь бы ванну душистую с одеколоном принять, в постель чистую, све-
жую, чтоб электричество...
— Потерпи, все будет!
— Да когда же?..
Желтогорячая встала, отошла от адъютанта; он сел на лежанке и жадно тянул-
ся взглядом за нею.
— Скоро! Ты зачем ушла? Пойди сюда, цыпленок! Пойди!
— Ах, оставь! Слышишь, мне надоели эти грязные чалдонские избы, холода,
ухабы...
— Только переберемся через Байкал — и там все наше!
— А у тебя денег хватит, чтобы там с треском пожить?
— Хватит!.. Да иди же сюда, Лидочка!
— У тебя свои есть, или ты про те, которые в ящиках?
— В ящиках никаких денег нет!..
Желтогорячая подошла к адъютанту ближе и сердито закричала:
— Ты мне эти фигли-мигли не строй!.. Ты другую дурочку найди и морочь.
— Да верно, Лидочка, ей-богу, там уж денег нет!
— Нету?!. А куда же они делись?
Она подошла еще ближе, и адъютант ухватил ее за бедра и притянул к себе.
— Ложись! — шепнул он.
— Подожди... Минуточку подожди! — Придушенно ответила она, не вырыва-
ясь от него, податливая, отдающаяся. — Где же они, Жоржик, эти деньги?
— Ты только дай честное слово, побожись, что никому, ни одной душе не скажешь!
— Ей-богу!..
— В гробу они!..
— В гробу?!
— Ну да, вместо подполковника... Да ляг же!..
Вся напружинившись, Желтогорячая выпрямилась, зажглась любопытством,
жадным, неудержимым:
— А тело? Тело куда дели?..
— В Максимовщине, в селе где-то похоронили... Да оставь же!.. Иди, иди ко мне!..
— Ты расскажи!.. Ты все расскажи! — горела Желтогорячая. Но сдавалась,
чуяла, что все скажет, что не уйдет он от нее.
— Потом... — сухим, жарким шепотом вскинулось, метнулось к ней. — Потом!..
Он сильно сжал ее, и она замолчала, поникла, отдалась...
Потом усталый, размягченный, сонный он рассказал ей, как все было.
Желтогорячая лежала, поблескивая глазами, и хохотала.