ГАРУСНЫЙ ПЛАТОК
ê
113
— А может, его и правда оставить пока тут, — вставил свое слово Спиридон.
— А вы знаете, как мы добивались этой путевки? А кто будет потом ездить к
нам и вымаливать место? Вы что, хотите новых хлопот для себя?
— А поглядеть можно, какой он такой, детдом-то? — спросил Минька.
—У нас плохих детдомов нет. У нас они хорошие. Ишь ведь как: «поглядеть».
Важная птица какая, поеду — не поеду, захочу — не захочу. Нет. У нас такого еще
не бывало.
— Я сперва так съезжу. Хлеба наменяю. Я на белый хлеб, а Лидка с бабкой и
черного не имеют. Я на Гнедке своем.
—Не говори-ка, парень, пустое, —жестко заговорила городская. — За сотню-
то верст? На Гнедке своем!
— У них верно с хлебом туго, — сказал Спиридон. — А мед, ягоды есть. Ну,
я могу все увезти на сельсоветском коне. Хлеба купим, Миня. Сходим в детдом,
поглядим, а там видно будет.
— Не «видно будет», а точно — определить его в детдом. Бабке выделить из
колхоза сколько-нибудь хлеба.
— Она не состоит.
— Единоличница, что ли?
— Да нет. Состояли они. Видите, сын в финскую убит. Ну, семьям погибших
в Отечественную помогали как-никак. А их семью забыли. Вроде бы и не постра-
дали. Мать его вышла за другого, этих на стариков кинула. А они какие работники.
Им не мешали как-нибудь прожить. Орешничали, ягодничали, медишко добывали.
За шесть-то лет и отрешились от колхоза. Ладно, хоть не просили с него ничего. А
тут мать и дед померли, такое дело. А насчет того, чтобы выделить хлеба старухе,
так ладно, пуд-два выделим, а они спасут ее? Самое верное бы — оставить парня.
Есть конь, есть дом, прожили бы как-нибудь.
— Ты, председатель, все к хомуту своему воротишь. У тебя лозунг: спасайся,
как можешь, анархию разводишь.
— Год-два, а там колхозу он во как нужен будет.
—Вы все с колокольни своей глядите. Колхозу нужен, а государству не нужен.
Да кто это там все дверь открывает, поговорить не дадут? Что это за старуха загля-
дывает?
— Это бабка его и есть, — сказал Спиридон.
Как упомянули бабку, она тотчас и вошла, как спутанная, шурша жесткой юб-
кой. Седые виски выбились из-под толстого полушалка. Она увидела упитанную и
сердитую женщину и заплакала, то есть завытирала концами полушалка сухие гла-
за. За бабкой с какой-то отчаянностью во взгляде вошла тетка Настя. За ней сторож
сельсоветский и Лидка.
— Вы-то все зачем пришли, вас не звали? — спросила городская.
— А про Миньку узнать, что с ним будет, — сказала бабка.
— В детдом его отправляем. А тебя либо к дочери, либо в колхоз с внучкой.
— Ай, умные, ай, рассудительные какие, — запела бабка, качая головой. — К
дочери я и без вас дорогу знаю. Вот она рядом, скажу «иду» — и не прогонит. А
колхозу нынче и без меня тягостно, в дармоеды к нему, что ли? Или в доярки меня?
Я бы там отпилась молочком. Ну вот не гожусь никуда, гожусь в распорядители
одни.
— В какие распорядители?
— Умом не выжила — Лидка, иди туда, Минька, делай то, и проболтались бы
до годочков-то ладных. А я ишо могу, я сидя-то распоряжаюсь. А дочке моей чего
надо — ей няньку надо, зыбать новорожденного.