Упрощенная HTML-версия
Алексей ЗВЕРЕВ
ê
132
ПАНТЕЛЕЙ
Оттого, видно, что нас было много, росли мы безликими. Отец забывал порой,
как нас звать, и называл мужиком или девкой. Мать путала имена и, не вспомнив
нужного, кричала: «Эй ты, парнишечка». Каждый старший из детей имел власть
над младшими, поощряемую родителями. Посчитайте, сколько было властителей у
меня, если я из девяти был восьмым ребенком. К тому же в голову отцу пало считать
меня неродным по той причине, что из всех детей я один походил на мать.
— В тот год я и дома почти не бывал, — кивал отец на меня, — чую, не свире-
повской породы он.
Слова отца на всю жизнь засеклись в моей памяти, и. может, они сделали меня
застенчивым, замкнутым. Обиды я переносил с недетским страданием и, чтобы из-
бегать их, был послушным и исполнительным.
Я не успевал исполнять волю старших, и для своей власти над младшим бра-
том у меня не хватало сил. То и дело слышалось в избе: Санька, подай шило, отыщи
иголку, сбегай за дровами, вычисти хлев, нащепай лучин, смети с крыльца, закрой
окна. Я часто был предметом увеселительных сцен. Старший женатый брат Нефед
подзывал меня к себе и, гипнотически впиваясь взглядом, кричал: «Беги, живо!
Скажи, чтоб ждали!»
Я бежал из избы и посередь улицы останавливался, недоуменно разинув рот:
«Куда, к кому тебя толкнули?» А в окошко глядели толстомордые Ванька, Манька,
Митька и исступленно хохотали.
— Что разинул рот? Беги!
— Куда, братька? — спрашивал я рыдающим голосом.
— То-то «куда». С реки горсть воды принеси.
Тут я понимал, что это была сцена, что можно и расслабиться, улыбнуться или
всхохотнуть даже.
— Уродина ты, Санька, — качала головой старшая сестра.
— Безумненький какой-то, — добавляла мать.
— Будешь безумненький, как копыто поцелуешь,— хохотал брат.
Уродиной меня звали еще и потому, что верхняя губа моя была рассечена и
заросла бледным рубцом. Когда я был поменьше, за своим крестным, старшим бра-
том Нефедом, бегал как собачонка. Однажды посадил он меня на Серка, старого
мерина. Час я на нем просидел, хвастаясь перед всеми братьями. После другой брат,
глумясь и предрекая — «что будет», послал меня к жеребенку: «Садись, Санька, на
него». Жеребенок брыкнул и поддал мне так, что я на сажень отлетел и растянулся
на плахах. Помню, отец, братья и сестры весело глядели на меня, привезенного из
больницы, и родитель сказал:
— Гляди ты, чертеныш, выжил. — Брат же Нефед махнул рукой: