Упрощенная HTML-версия
Алексей ЗВЕРЕВ
ê
136
рублей. Половину он отдал за шубу, пять рублей за гвозди, остальные потратил сы-
нишке на катанки». Я понял, что не рассчитал, когда поднялся гомон в классе.
— Твои катанки и пяти рублей не стоят!
— Стоят! — оспаривал я. —И дороже стоят. Попробуй такие найди!
Скоро и дома узнали о цене моих катанок. Старший брат Нефед зубоскалил:
— Двадцатки ты сам не стоишь!
О своей цене я никогда не думал. Но цену мне, как и цену одноклассников,
хорошо знал Семен Семенович.
— За что же тебе, Саня, валенки купили? — спрашивал он после уроков.
— Я нянчился, — отвечал я.
— За дело, стало быть. Велика радость за работу награду получить.
— А меня дома Пантелеем зовут, — жаловался я учителю.
—Слышал. А ты вот что помни: Пантелей— это хорошо. Ты стихов Никитина
не знаешь, а Пантелей труженик был, жил славно, да беда за бедой в окошко к му-
жику стучалась, вот и запил. Но Пантелей — умный мужик, все перенес, он и где-то
теперь живет в славе и достатке. Пора такая, власть такая пришла, чтобы Пантелею
нашему легче стало. Кличут тебя домашние так по глупости и незнанию! Ты гор-
дись этим именем. Стихи эти я тебе сейчас расскажу. Слушай-ка.
Я запомнил и стихи и слова учителя. Я полюбил Пантелея, и когда меня назы-
вали этим именем, я не обижался, чем вызывал у домашних недоумение.
На другое лето я вроде бы опять нянькой стал. Только водился теперь с утята-
ми, маленькими желтенькими комочками. Домашние рассудили так: в поле есть бо-
роняги и пахари. Куда с пользой пристроить этого? Раз июньским утром выпустили
из лукошек утят. Они пухлыми шариками скатились к воде.
— Паси, — наказывала мать. — Да не будь зевакой — Пантелеем. На небо
поглядывай чаще. Пуще всего берегись вороны и коршуна.
Я остался один и затосковал было, но к речке пришла соседская девчонка. В
няньках мы были с ней тем летом. Ольга была усердной пастушкой: подол весь вы-
мочила, рыскает по болоту, коров и свиней отгоняет, а за небо в ответе я. Незаметно
Ольга работу в игру обратила: в корзинке ее — пеленочки, одеяльца для утят. Боль-
ного утенка она в тряпочку завернет и к доктору принесет. Доктор — я, бестолко-
вый доктор, больше по Ольгиным указкам действую. Лекарства в рот толкаю, уколы
делаю. Ольга утенка в зыбке качает, у того рот открыт и голова запрокидывается.
Ольга бранит доктора и трогательно причитает. Мы в могилку кладем утенка, в
холмик крест из щепочек втыкаем. Так увлеклись похоронами, что не заметили, как
прилетел коршун. Камнем упал он в утячий табунок, вот уже и поднимается тяжело.
Я хватаю горсть галек и швыряю в хищника. Напугал-таки воровитую птицу. Упал
утенок в лужу, побарахтался и затих. Опять похороны. К вечеру на нашем птичьем
кладбище пять крестов.
— Если так и дальше пасти станешь, скоро утят не будет. Что делать с Панте-
леем? — спрашивает Нефед.
— Хилые они, — оправдывался я.
— Сам ты хилый! Куда ни поставишь, все клин да колода.
Утро убеждает, что вина не во мне. В пригоне три утенка лежат кверху лапка-
ми. Пока утята оперились, табунок уменьшился наполовину.
— Кому доверили утят, — ворчал Нефед. — Увидите, к Ильину дню по всем
панихиду служить будем.
— Кого же поставишь к ним? Васька мал, Митька боронит, — говорит мать.
— Давно не учен Пантелей.