Упрощенная HTML-версия
РАЗВЕДЧИКИ
ê
175
— Типун тебе на язык!
— Тебе два! — и он отвернулся от меня.
...Сидоров, вглядываясь в погустевшую от наступавшего вечера полынь, гово-
рил Каймонову:
— Ты с ребятами осмотри левый фланг — есть кто там живой или нет? Мы
пройдем вправо.
Втроем ползем строго на юго-запад. Выбрались из полыни в степь. Отблески
пожарищ в Сталинграде ослепляли нас. Огляделись вокруг — пусто. Сидоров при-
лег ухом к земле, прислушался, постучал пальцем в землю, тем самым приказывая
нам слушать. Я припал щекой— трава сухая, колючая, земля теплая. Слышны дроб-
ные, как на молотьбе хлеба, удары. Кто-то окапывается. Удары слабые и сильные.
Почва сбитая, лопатой не выроешь, где-то долбили ломами или киркой. По отдаче
глухих, неровных ударов не понять — позади или впереди.
Ползем дальше. Никого и ничего на пути, кроме неподвижных клубов травы
перекати-поле. Приткнулись к ней головой, прислушиваемся к гулу самолетов. Гул
тяжелый. «Нагрузились, гады! Дороги бомбить летят», — подумал я.
Сидоров на полкорпуса впереди нас с Вампиловым. И тут, словно из-под зем-
ли, мелькнул и погас огонек. «Немец прикуривает!» — догадался я.
Двинулись на тусклый, то потухающий, то воспламеняющийся в воздухе от-
свет. «Быстрей, быстрей, успеть, пока курят», —мысленно подгоняю себя и друзей.
Перед глазами чернеет земля, выброшенная из ровика. Сидоров взмахивает рукой,
мы одновременно вскакиваем и с ходу прыгаем в траншею.
—A-ай! — вскрикнул сидящий на дне траншеи немец. Сидоров наганом тюк-
нул его по голове, он обмяк. Мешая друг другу, хватаем немца. Ровик для четверых
тесен, выбросить «языка» на бровку не можем. Выбираюсь наверх, хватаю его за
одежду, тяну, ребята поднимают. Вдруг фриц локтями сделал распорины. «Очнулся!
Бей!» — хотел я сказать Сидорову, но немец с маху сел на дно, оставив в моих руках
воротник мундира.
— Ру-ус! — вскрикнул он, вскочил, и от него в разные стороны полетели раз-
ведчики. Я схватил его за шею и повис на ней, не доставая ногами дна ровика, а
согнуть не смог. Немец болтнулся корпусом, руки мои сорвались с его потной шеи,
и я боком врезался в торец ровика. Оказавшись на бровке, наш несостоявшийся
«язык» заорал:
— Рус, рус!..
Я выскочил вслед за Сидоровым.
— Рус, рус, рус! — где-то уже далеко кричал здоровяк. Стрелять ему было не
из чего, автомат остался в ровике. Бежим к полыни, вдруг окрик:
— Стой! Стрелять буду!
По голосу узнаем командира второго отделения Гладких, отзываемся... Точ-
но говорил пехотинец, накликали мы беду. Немцы из пулеметов буквально косили
трассирующими пулями полынь, и мы заползли в воронку, в которой можно было
вместиться взводом.
Осторожно, чтобы не зацепила пуля, высовывались из воронки и по взлетаю-
щим ракетам, по вспышкам пулеметно-автоматного огня видели переднюю линию
немцев на гребне возвышенности. По густоте вспышек мы поняли, что у неприяте-
ля подошла и только окапывалась пехота, потому и не стреляла, пока мы неудачны-
ми действиями не вызвали огонь на себя.
Свист пуль постепенно стихал, а позади нарастал какой-то непонятный шум.
Высовываясь из воронки повыше и глядя в черноту бурьяна, улавливаю режущий
уши мат и щелканье бича. Ездовой хлещет лошадь. Послышался хруст бурьяна, и в