Упрощенная HTML-версия
Иннокентий ЧЕРЕМНЫХ
ê
190
— Куда там! — махнул рукой Борис. — Он, как мышь, прижался в угол щели.
А я у него припрятанный мосол нашел в полотенце. Вот такую кость с мясом! —
развел руки.
Тут и командир взвода рассмеялся, однако тут же словно спохватился:
— Хватит! Слушайте задание! Во что бы то ни стало взять «языка!» Сгладить
позор. Не возьмем, не вернусь в роту! В пехоте останусь!
— Не вернусь и я, — сказал парторг Калугин. — Все не вернемся, пока не
выполним приказ.
Поляков, не сказав больше ни слова, пошел. Потянулись за ним на передовую
и мы. Рослый и кряжистый Кузьма Ельчанинов выглядел здоровее всех, шел твер-
дой походкой. Калугин сутулился, маскхалат на нем был мало поношен и отчетливо
пестрел в цепи. Мало кто надевал маскхалаты. Заношенные, излатанные разными
тряпками гимнастерки и брюки и так хорошо маскировали нас: были под цвет степ-
ной травы, засохшей на корню.
Всякий раз, когда проходили огневые позиции пятой батареи нашей дивизии,
я забегал к однополчанину Василию Власову и наводил справки о доме, пишут ли
девчонки... Уходя, предупреждал: «Не убьет — ночью или утром загляну к тебе».
Сегодня мне особенно хотелось повидаться с ним. Слова лейтенанта и парторга
насчет того, что не вернемся в роту, пока не захватим «языка» — не выходили из
головы. Поляков зря ничего не говорил. «Надо сказать Ваське», — думал я.
Власов сидел у вкопанной по ствол в землю пушки. Увидев меня, спросил:
— Чо, опять за «языком?
— Ага, паря, пошли. В случае… не вернусь, напиши домой. Останусь жив —
забегу к тебе. Ранит — ребята скажут. До свидания.
У него вздрогнул подбородок:
— Возвращайся, я жду, понял? Жду!
На стыке 441-го и 548-го стрелковых полков мы заняли свободные ровики.
Пыль, дым, видимость плохая. Солнце на юго-западе тонуло в мутном горизонте.
Нигде ни кустика, ни ложбинки — ни укрыться, ни обойти противника. Каков бу-
дет исход, возьмем ли «языка»? Кого убьет, кого ранит?.. Ночь. Подползли к танку,
укрылись за ним.
— Передохните, расслабьтесь, — сказал Поляков. — Я проберусь в танк, пос-
мотрю через верхний люк, — и он скрылся внутри, за ним — Калугин.
— Давайте хряпнем, притупим нервишки, — предложил Гриша Доброхотов.
Наркомовские сто граммов мы всегда перед ужином выпивали, на этот раз решили на
нейтральной, перед вылазкой за «языком». Отстегнули фляжки от поясных ремней,
тихо чокнулись, выпили из горлышка. Крамынин и Леготин лежали неподвижно.
— Вы что? — спросил кто-то.
Крамынин придвинулся к нам:
— На войну солдату стеклянную фляжку! Это кто придумал? Упал — фляжка
вдребезги.
— А я, чтоб не разбить, в роте выпил! — отозвался Борис Леготин.
—То ли дело у немцев, — говорил Крамынин, — алюминиевые, легкие, в чех-
ле, ремешком стопка пристегнута. Налил, по-человечески выпил. А у нас? Из горла
да через край — захлебывайся.
— Немцам сразу на неделю выдают шнапс, семьсот грамм, — заметил Добро-
хотов. —Убит во вторник, во фляжке пятьсот граммов, убит в субботу, сто осталось.
Почему бы нам так не выдавать?
— Нам хоть ведро налей, пока не выпьем, не оторвемся, — рассудил Каймо-
нов. — Пример — Леготин. Дай ему семьсот, он бы тут же «шумел камыш» запел.
Мы, русские, нерасчетливый народ.