Упрощенная HTML-версия
РАЗВЕДЧИКИ
ê
197
— Чистенька у меня Феклуша. Работяща. Но и за стол сядет, держись! Одна за
колхоз сметет. Скорее бы домой… Сейчас бы вот с ней навернули по крынке про-
стокваши и в постель. И лежи, потирай от сытости брюхо. Обожали мы с Феклушей
картошку жарену на сале. Во всем баба хороша, а вот не родила. Убьют меня, и род
наш на этом кончится.
Леготин, присаживаясь к запыленному и закопченному пороховым дымом
солдату, спросил:
— Вы с Феклушей на какой печке «жарили»?
— Знамо дело, на плите!
— Дурак! Надо было на русской, глядишь, и дети родились бы.
Хохот в траншее…
— Вот жадный! — острил Леготин. — Мы, когда голодные, говорим о еде.
Наедимся — говорим о бабах, а он сразу готов ухватить и кусок хлеба, и Феклу за
титьку!
Хохотали разом пехотинцы и разведчики.
— Тише, кодла! Немцы услышат, — из наблюдательной ячейки унимал Кра-
мынин.
— Я шибче всего рыбу обожаю, — заговорил шепелявый Кешка Бурнин. — И
шаньги шо шметаной. Бывало, заберусь в погреб, ладошкой шниму шметану и ем.
Мне вспомнились: двойная уха, суп из сохатины, медвежье мясо, и я спросил
Леготина:
— Ты ел когда-нибудь медвежатину?
— Всегда ел. Я ж охотник!
— Трепач! — обозвал Леготина Бурнин.
— Ты-ы, шаньга шо шметаной, слушай! — Борис, сидя между пехотинцами и
разведчиками, завертел головой. — Вот однажды охочусь я за куропаткой, подхожу
к зароду, и что вы думаете! Медведь солому ест!
—Медведь — солому?!
— Да-а! Они и сено едят!
Опять хохот в траншее.
—На охоте и не то бывает. Приходилось убивать зайца с рыбьим глазом. Толь-
ко я его в котел, у него тут же глаз выскочил! Как у рыбы, когда сварится.
Меня тревожило проволочное заграждение. Теперь попробуй, возьми «языка».
А если поле заминированное — будет еще сложнее. Немцы перешли в оборону, а
почему они вдруг перешли? Надо знать, нужен «язык», чтобы рассказать, а он, про-
клятый «язык», и без проволочного заграждения нелегко давался.
— Все! Кончаем болтать о еде! — сказал Борис Леготин. — Поговорим о ба-
бах! Старший наш брат — солдат пехоты — послушает.
— Молодец! Лестно сказал! — отрезал тот, что рассказывал о своей жене
Фекле. — Впервой такое слышу. Спасибо вам, разведчики! — Оглядел нас, одетых
в маскхалаты, перемешанных с солдатами в серых, затасканных в окопах шине-
лях: — Спасибо за признание, что мы, пехотушка, старше вас. Вы и видом моложе.
Лица помытые, чистые. А мы? — Глядя в румяное, как у девчонки, лицо Бориса, он
махнул рукой: — Давай о бабах!
Борис хмыкнул в кулак:
— Однажды взводом приходим в клуб, — врал он напропалую. — В фойе
темно, полно девчонок, и мы захорохорились между них. Кто они, какие, красивые,
страшные — не видать! Тяну одну за собой, она не упирается, идет. На улице смот-
рю, у нее брюхо пузырем! Стара!.. Ничего, думаю, война спишет. К отбою опоздал.
Дежурный по роте к командиру меня, а тот спрашивает: «Где был?»