Упрощенная HTML-версия
Дмитрий СЕРГЕЕВ
ê
238
В СОРОК ВТОРОМ
О том, что мне повезло, я узнал в санбате.
— Ты — счастливчик, — сказал хирург и показал осколок. — Чуть левее — и
похоронная. Возьмешь на память?
Я помотал головой — осколок, сделавший меня счастливым, шмякнулся в таз.
Кончив с одной рукой, хирург запустил скальпель в правое плечо — туда уда-
рила разрывная пуля...
Длинный состав, изрешеченный бомбежками и обстрелами, уносил нас от гро-
хота передовой. Брезентовые койки, поднятые над нарами на разношенных сталь-
ных пружинах, хлестались о доски. На остановках разносили сухари и чай. В двер-
ных проемах возникали костяки сгоревших станционных зданий, — кирпичные
трубы нацелены в небо, как зенитки.
Потом нас пересадили в оборудованные пассажирские вагоны — санитарный
эшелон. Здесь уже не было бешеной тряски, от которой перебалтывались внутрен-
ности. Утром приходил врач; три раза в день давали горячую еду.
Ночью повсюду затемнение. Незнакомые станции проплывали в мутных по-
темках, как развалины древних городов, неясно проглядывались висящие над путя-
ми виадуки.
И вот наконец последняя остановка — эвакогоспиталь. Он в бывшей школе, в
двухэтажном деревянном корпусе. В классах вместо парт — железные койки, пос-
тавленные тесно, впритык. С двери операционной не снята еще старая табличка
«Учительская». Два стола во всю длину накрыты больничными клеенками.
Засохшие бинты сдирают с меня, как кожу. На другом столе заканчивают опе-
рацию. Раненый лежит на спине, заостренный нос поднят кверху, на лбу блестят
градинки пота. Парень скосил глаза в мою сторону, делает попытку улыбнуться.
Его вид успокаивает меня: раз после всего этого можно еще улыбаться — значит, не
так страшно.
Из стерильника на электрической плитке сестра пинцетом вылавливает шприц.
Женские лица в марлевых масках склоняются надо мной.
Скальпель вонзается в спину, онемевшую после уколов. Волна боли приходит
изнутри — я едва пересиливаю крик. Пот течет по лбу, сестра вытирает его ватны-
ми тампонами. Скальпель проникает глубже, и я отчетливо слышу, как левая нога
отделяется от тела.
— Доктор! Зачем отрезали ногу? — кричу я. Женщина, склонившаяся надо
мной, беззвучно смеется. Я догадываюсь: нога цела — мне только кажется, будто ее
отрезали. Потом меня опять пеленают бинтами, а на соседний стол кладут новень-
кого. Он морщится и боязливо смотрит на меня. Я изо всех сил улыбаюсь ему.
В палате восемнадцать коек. Мне досталось место у стены. Лежать я могу
только ничком, в одном положении. Под правую руку приспособили стул с подуш-
кой. Рука в пудовых намотках бинтов наполнена болью.