Упрощенная HTML-версия
ê
Гавриил КУНГУРОВ
28
ОЛЕНЬ-ГОРА
Зима уходила. Оживало становище Ярофея. Порыхлел снег. В таежные походы
казаки не ходили, но весна вновь горячила кровь, задорила казачьи головы. В зимо-
вьях коротали ночи, днем грелись на солнцепеке, готовили походные доспехи.
У берега на крутом яру собрались казаки, те, что покалечились в походах. От-
сиживались они, гнали хворь. Веяло с реки весенней теплой прелью, опахивали
теплые ветры, опадал и рушился лед.
Вместе с весенней теплынью пришла и забота. Деловито ладили казаки до-
щаники: сколачивали, чинили, смолили. Ярофей бродил по становищу угрюмый,
людей чуждался. Всем заправлял ловкий Пашка Минин.
Ярофей не однажды бросался одиночкой в тайгу, хотел поймать эвенкийского
князя Чапчагира, отбить полонянку Марфу.
Встала она наперекор сердцу, пуще занозы острой вонзилась в грудь. От песен
Марфы пьянел, бывало, атаман, как от хмельной браги. А Марфа сторонилась ата-
мана, косилась на Степаниду.
Казаки скулили в усы:
— Волком рыщет атаман!..
— Прилепилась к нему Марфа неотступно, пуще смолы кипучей!
Ярофей миновал черную избу, зашел в бревенчатый прируб. Пылал очаг жар-
ко, на скамье, разметавшись, лежала хворая Степанида. Камелек чадил, мерцая жел-
той мутью. Скрип двери вспугнул Степаниду, поднялась она на локоть, признала
вошедшего, заулыбалась. Ярофей присел на лежанку, обнял пылающую от хвори
Степаниду, обласкал, растрепал. Она прошептала:
— Как наряден... От серебристой чешуи твоего куяки ослепну. Аль вновь в
тайгу наладился?
Кивнул головой.
— Ладное ли задумал, Ярофеюшка? Реки распалились, тайга в мокре люта!..
Отвел глаза. Вновь осторожно заводил вчерашние речи: спрашивал об эвенках,
о полоне, о Марфе Яшкиной. О большом походе в Дауры, о Ваньке Бояркине, что
увел дощаники и почти сотню казаков, не вспоминал. Жаловался на раннюю весну:
ударила, мол, по рукам, сделала тайгу непролазной, помогла поганцу Мамтагиру от
смерти спастись, Марфу полонить. Степанида мрачнела, вглядывалась в лицо Яро-
фея. Ярофей вполголоса говорил:
— Хворь твоя не ко времени... Сильно помял тебя тунгусский князь!
Тихо смеялся, щетинились брови, морщился лоб. Степанида прятала глаза,
чтоб не видел бабьих слез.
Послышался треск и гул, гам казацких глоток взлетел над Олекмой. Ярофей,
хлопнув дверью, вышел. Степанида вскочила с лежанки и босая пошла к оконцу.
Лед на Олекме лопнул. Поплыла частая шуга, синие промоины выбивались на жел-
тый сыпучий берег. Услышала зычный голос. Кричал Ярофей:
— Заламывай! Сорвет с причала! Побьет!
Казаки ухали, шлепали по воде. Обороняли от напора льдов корабли.
Наступал день отплытия.
Казаки месили ногами прибрежный ил, толкались у причалов, волочили яко-
ря. Поп Гаврила служил отплывную, голосил у самой реки; эхо вторило и таяло.
Казаки крестились размашисто, облезлую икону целовали не спеша. Пашка Минин
кричал:
— А ну, шевелись! Гони от берегов! Отчаливай!..