Упрощенная HTML-версия
ГОД ЧУДА И ПЕЧАЛИ
ê
395
Левая сторона ущелья была ближе к нашему дому, и я снова окинул ее взгля-
дом всю от подножья до горизонта, который так непривычно висел над головой. Тут
я впервые испытал то чувство, которое сохранил на всю жизнь: горы существуют
для того, чтобы на них взбираться. Не помню, сколько лет назад я последний раз за-
бирался на какую-нибудь гору, но каждый раз, попадая в горную местность, каждую
гору, каждую скалу примериваю и оцениваю: здесь бы уцепился, там подтянулся,
тут перепрыгнул... И каждый раз, когда мне встречается решительно неприступная
гора или вершина, это волнует меня, раздражает настолько, что может испортить
настроение, хотя, наверно, для альпинистов не существует недоступных вершин.
Но я никогда не был альпинистом, и покорение высоты при помощи веревок и про-
чих приспособлений мне представляется таким же кощунством, как если бы зале-
теть туда на вертолете!
Тогда же, двадцать пять лет назад, все мое существо непосредственно отклик-
нулось этой жажде подъема, и я, сбежав с крыльца, прыгая с камня на камень через
речку, с ходу, с разбега начал забираться по склону ущелья, а он оказался много
круче, чем виделось с крыльца, и только несколько первых шагов я сделал на ногах,
затем уже на четвереньках, цепляясь за траву, мох, кусты, карабкался по прямой,
пока совсем не выдохся, запала моего хватило едва ли на пятьдесят метров. Но ког-
да остановился, выпрямился и развернулся лицом к ущелью, высота, на которой
оказался, так напугала меня —особенно вид уменьшившихся домов, —что одышка
перешла в спазмы. Я закачался и в тот момент впервые в жизни познал противо-
речие между устремленностью души к высоте и склонностью тела к падению. Я
присел, вцепившись руками в мох, и никак не мог оторвать взгляда от крутизны под
ногами и какой-то объемной пустоты передо мной. Но мне удалось наконец отвер-
нуться, и я взглянул туда, куда еще не смотрел. Та сторона, когда я стоял на крыльце,
закрывалась домом.
Поперек опрокинутого треугольника ущелья высоченной насыпью проходила
железная дорога, двухарочным мостом упираясь в самую горловину ущелья. Это
было красиво, но это что! Это ерунда! Вот что было дальше, за полотном, за ущель-
ем! Там было одно сплошное белое ничто!
В учебнике географии для пятого класса я уже видел картинку, как представля-
ли себе древние конец света. Чудак, высунув голову, видит за пределами мира хаос
в виде разбросанных вещей и предметов. Ужасно нелогично: какой же это конец
света, если там еще что-то есть! Если бы конец всего действительно существовал,
то он бы должен выглядеть именно так — сплошным белым ничто. Конечно, я не
первую минуту жил на свете и догадался, что это туман! Но какой это был туман!
Ведь чаще всего туман бывает клочьями, сгустками, полосами; здесь же ровное
белое молоко, оставив в отчетливой яркости контуры склонов ущелья, сплошь до
самого неба растворило в себе все, что за ним было, и пребывало в покое, который,
если абсолютный, то тоже, наверное, есть ничто...
По небу можно было проследить, где оно еще было голубым, где начинало
блекнуть и где исчезало полностью, сливаясь с отсутствием пространства за какой-
то неощутимой чертой реальности.
Ничто было рядом. До моста метров семьдесят! И тут, забыв страх высоты и
крутизны, я буквально помчался вниз со скоростью падения, и, хотя меня по пути
крутило, подкашивало, швыряло то на бок, то на спину, я все же даже ссадины не
получил, то есть спустился, как по воздуху, в одно мгновение; возможно, это было
то самое редчайшее мгновение, когда душа обретает крылья!
По камням вдоль речки, все так же не останавливаясь, я влетел под мост, и тут
меня настиг поезд. Грохот влетевших на мост вагонов оглушил меня, и я даже при-
сел в ужасе. Бетонные стояки моста сотрясались и гудели, и что-то сыпалось сверху