Упрощенная HTML-версия
Леонид БОРОДИН
ê
396
в проем между путями, и в эти проемы, задрав голову, я видел пролетающие вагоны
и сам себе казался самоубийцей.
Поезд отгрохотал, а мост все еще дышал эхом этого грохота,
Я наконец пришел в себя и опрометью кинулся прочь из-под моста навстречу
и в самые объятия чудесному туману. От моста пробежал не более двадцати шагов,
как вдруг ноги мои обожгло. Не сообразив сразу, в чем дело, нагнулся и только тог-
да увидел воду. Когда же сделал несколько шагов назад, посмотрел перед собой и
опять ничего не увидел, кроме белого тумана перед собой и везде впереди. Тогда я
опустился на корточки и шажками стал подкрадываться к воде и обнаружил ее, при-
творившуюся тонким, светлым стеклышком. Зрение она могла обмануть, но ося-
зание — нет! И когда я осторожно дотронулся до нее пальцами, она, словно устав
от притворства, охотно расступилась, пропустив пальцы в свой нелетний холод, но
замкнулась в стекло тотчас же, как только я убрал руку.
Долго я сидел на корточках и рассматривал камешки под стеклом, иногда вы-
нимая тот или другой, словно проверяя, такие ли они в действительности, как ви-
дятся. Когда я поднял глаза, туман уже отступил достаточно далеко, хотя все еще
стоял сплошной белой завесой, но все же отступал он уже прямо на глазах, и передо
мной все больше и больше открывалось застекленное пространство, ни малейшим
движением, ни единой морщинкой не выдававшее своей подлинной сути. И чем
больше пространства открывалось впереди, тем упорнее создавалось впечатление
громадного, бесконечного стекла, от ног моих уходившего к небу и перекрывшего
всю остальную землю.
Стекло — это хрупкость! Жажда познания выявляется у детей потребностью
проверки качества предмета, и я, нагнувшись, взял в руку большой камень. Притом
ощущение было такое, будто стою перед окном с хулиганским помыслом. Помысел
оказался непреодолим, и, размахнувшись, я кинул камень как мог дальше. Раздался
типичный треск разбитого стекла, полетели вверх осколки, пошли круговые трещи-
ны, расходясь в стороны, как борозды грампластинки. Первая, самая крупная бо-
розда достигла меня и укоризненно облизнула мои и без того уже мокрые ботинки.
Но через мгновенье от моего хулиганства не осталось и следа, след от удара зарос
гладким, спокойным стеклом, как будто ничего не случилось. Если бы окна домов
обладали тем же свойством, насколько счастливее было бы детство мальчишек!
— И совсем не далеко! — раздался за моей спиной девчоночий голос. — Я
дальше могу!
Обернувшись, я увидел двух девчонок. Одна была моего возраста, другая лет
пяти, но будто уменьшенная копия первой. Обе были светловолосые, курносые и
веснушчатые.
— Запросто дальше могу! — повторила старшая. Она подняла маленький ка-
мешек и кинула его, как кидают все девчонки, — через голову, будто муху ловят.
Камешек, конечно, улетел дальше, он был маленький. Я такой до самого тумана
докинул бы. Но я ничего не сказал.
— Светка, поймай ширика! — захныкала младшая.
— Отстань!
— А я папке скажу, что ты пистоны мальчишкам таскала!
Испуганно покосившись на сестру и на меня, Светка (на редкость к ней под-
ходило это имя) проворчала:
— У, ябеда! Ладно! Щас!
Стряхнув с ног ботинки, она вошла в воду выше щиколоток и, что-то разгля-
дывая под ногами, вполунаклон пошла вдоль берега. Я шел рядом, удивляясь, как
терпят ее ноги такую воду.
Вот Светка, подобрав подол платья, присела и перевернула в воде один ка-
мень, потом другой, еще несколько и вдруг, сделав ладошку лодочкой, замерла и