Упрощенная HTML-версия
Леонид БОРОДИН
ê
400
— Набегался! Ну как, нравится тебе здесь?
Я долго рассказывал им свои впечатления и за ужином говорил, и лишь когда
упомянул о скале, что-то снова почувствовал в сердце, похожее на холод, и сразу
захотелось спать. Однако перед сном все же вышел на крыльцо и долго смотрел в ту
сторону, где была Мертвая скала. В сумерках ее уже не было видно, но с той сторо-
ны, из сумерек, шла ко мне и входила в меня тревога, или, быть может, это просто
с гор шла вечерняя прохлада, или это была радость новой жизни, как всякая новая
радость, вызывающая тревогу за будущее утро, которое может оказаться обыкно-
веннее уходящего дня.
Казалось, что я только что заснул, а мама уже трясла меня за плечо и крутила
вихры на голове.
— Вставай! Пришли за тобой! На рыбалку!
Ни в жизнь так рано не встал бы в прошлые времена, но тут, даже еще не про-
снувшись толком, вскочил и начал торопливо натягивать штаны.
А в это утро Байкал был совсем другой, и даже поверить невозможно, что
вчера от берега до бесконечности лежала светлая гладь без единой морщинки, да
и возможно ли такое, ведь это же море, и малейший ветерок гонит по воде рябь, а
когда кончается ветерок, то рябь еще долго идет по его направлению темно-синей
стрелой. Сегодня так и было. Весь Байкал был синий, но по синему острыми клинь-
ями с юга на север носилась рябь еще синее — так было сначала, когда мы вышли
на берег.
— Култук будет! Хорошо! — сказал Юрка, а его брат-киномеханик кивнул со-
гласно.
Мы шли по бровке железнодорожного полотна, и, пока шли, Юрка рассказал
мне много о Байкале, что должен знать каждый, даже если он в Москве живет, пото-
му что такого другого Байкала больше нигде нет и не будет.
— Култук будет! — повторил Юрка. И я уже знал, что скоро пойдут волны с
юга, и это хорошо для рыбалки, это значит, вал погонит рыбу к нашему берегу и
что подойдет привальный хариус, то есть хариус, который очень большой и жи-
вет в глубине, а подходит к берегу во время вала, потому что вал бьет по берегу и
из-под камней выбивает икру бычков, тех самых рыбок, каких вчера Светка рукой
поймала. Бычок-самка заплывает под камень, который неплотно на дне лежит, пе-
реворачивается брюхом кверху и мечет на камень икру, и это у самого берега, чтобы
другие большие рыбы ее не съели. Рыбаки эту икру собирают, солят, прессуют и на
нее рыбачат на хариуса. А есть эту икру нельзя. Невкусная. Горькая.
Мы все шли и шли, и я не мог понять, зачем мы идем, когда кругом вода и
берег одинаково каменистый.
Другого берега видно не было, там только тучи или густые облака лежали поч-
ти на воде, или так казалось. А у нашего берега начало плескаться не совсем по-
нятно что, потому что волн не было, одна темно-синяя рябь металась туда-сюда: то
вдоль берега, то от берега; иногда все кругом покрывалось темной рябью, и тогда
уже был не синий цвет, а, скорее, темно-серый, почти черный, но лишь стихал ветер,
вода снова голубела, и мне не хотелось другого цвета, кроме голубого, потому что и
небо точь-в-точь, как вода, тоже никак не могло выбрать для себя постоянного цвета
в это утро и тоже то разливалось синью, то ребрилось перьями разметавшихся по
горизонту облаков.
Нас обогнал поезд, и, пока он пролетал мимо, мы стояли на самом краю бров-
ки, а мелькающих и грохочущих вагонов можно было коснуться рукой.
Железная дорога шла по узкой скалистой полоске вдоль берега, над которым
до неба нависли почти прямо, будто обрубленные, скалы. Пока поезд держал нас
на краю насыпи, я пялил голову вверх, пытаясь представить высоту скал, и мне ка-