Упрощенная HTML-версия
ГОД ЧУДА И ПЕЧАЛИ
ê
401
залось, что высота их многокилометровая, потому что самих вершин не видно: их
перекрывали нависшие над нами откосы.
Потом уже мы шли недолго и скоро каменистой ложбинкой спустились с на-
сыпи на самый берег, весь заваленный громадными камнями. В двух местах над
водой торчали две шпалы, на берегу придавленные камнями. Это место называлось
лавой. Здесь была яма, то есть от последнего камня сразу без всякого уклона была
глубина восемь-десять метров. В такие места близко к берегу подходит хариус во
время вала. Здесь его лучше всего ловить.
Когда мы спустились к воде, вал уже начался. Правда, волны были невысокие,
шли друг за дружкой спокойно и не торопясь, шли не напрямую к берегу, а как
бы наискось, и волна сначала лишь одним краем заплескивалась на берег, словно
цепляясь за него, а когда другой, видимый конец ее тоже достигал берега, здесь, у
наших ног, уже другая волна падала на камни, выбрасывая кверху между камнями
горсти блестящих брызг.
Юрка и его брат достали спрятанные в камнях в прошлую рыбалку громадные
удилища. У дяди Вити оно было семи метров, у Юрки — пять с половиной. Уди-
лища были составлены из нескольких палок, соединенных железными трубками.
Перекинув через плечо сумку с икрой-наживкой, оба они, задрав удилища к небу,
зашли на узкие, мокрые шпалы, на которых и без удилища устоять трудно, насадили
наживки на крючки и закинули лески насколько можно дальше. Уперев удилища в
бедра, они замерли в такой позе, уставившись на поплавки с длинными гусиными
перьями. Поплавки качались на волнах, наклонялись то назад, то вперед, и я не-
сколько раз вздрагивал и вскрикивал — мне казалось, что клюет, но рыбаки стояли,
как каменные статуи, без малейшего движения, и можно было подумать, что они
забыли, зачем встали здесь.
Хариус — рыба благородная, не то что какой-нибудь там окунь или карась,
которые, как дураки, заглатывают червяков сразу до самого живота и тащат попла-
вок и леску, словно сообщая рыбаку, что, мол, дело сделано и давай тащи! Хариус
сначала пробует хвостом сбить насадку с крючка и лишь потом, если очень голоден,
осторожно пробует ее губами. Поплавок при этом лишь чуть вздрагивает, и надо су-
меть тут же подсечь его. А попробуй подсечь тонко, чтобы не оборвать губу, чтобы
не успел хариус выпустить наживку изо рта, если в руках семиметровое удилище, а
леска опущена на шесть метров в глубину!
А потом сама поза, в которой застывают рыбаки на шпале!
Тупой конец удилища как бы воткнут в бедро, тонкий его конец нависает в
метре над поплавком, левая рука на левом бедре, корпус чуть отклонен назад, и во
всей позе, кроме готовности к подсечке, еще и своеобразная удаль, и легкость, и
безмятежность, и даже некоторая небрежность, и полное равнодушие на лице. А
при этом шпала, как ни крепко придавлена камнями на берегу, все же пружинит под
ногами, и волны бьют по ногам, а если клюнуло, то ведь нужно подсечь, вытащить,
поймать хариуса левой рукой, прижав удилище к телу, снять рыбу с крючка, бросить
в сумку или на берег, насадить наживку и снова закинуть леску, махнув громадным
удилищем, — и при всем этом не потерять равновесия, не поскользнуться ногой, не
шлепнуть удилищем по воде. Хариус пуглив. Икра держится на крючке чуть-чуть и
при неудачной подсечке слетает с крючка, и насаживай заново!
Понаблюдав за рыбаками минут десять, я зауважал их до волнения. А еще че-
рез несколько минут задремал, облокотившись на камень, и мне приснилось, что из
воды между камней высунулась громадная рыбина и, разинув рот, сказала громко:
«Проспал, рыбак!» — и захохотала.
В этот миг что-то ударило меня по животу, я вскочил и увидел у ног рыбу.
Юрка и дядя Витя хохотали.