Упрощенная HTML-версия
Евгений СУВОРОВ
ê
482
Федя медленно, как перед зеркалом, надел пилотку, сдвинул ее немного вправо
и набок — и сразу же забыл обо всех своих печалях.
—Ну, вот, — сказал лейтенант, видя, как Федино лицо расплылось в улыбке, и
потянулся к полевой сумке, в которой носил теперь обед и где хранилось маленькое
двустороннее зеркальце: купил в Подольске, выписавшись из госпиталя, но так и не
успел никому подарить.
Федя замахал руками:
— Не надо. Я и так знаю: пилотка мне во как идет! Лучше всех в деревне!
Он с сожалением снял ее и подал лейтенанту. Тому понравилось и Федино
хвастовство, и то, как бережно держал он пилотку, и как не хотел расстаться с нею.
Надев бич на руку, Федя быстро пошел в другой конец лощины, чтобы отог-
нать коров подальше от поля. Резкие хлопки бича, которыми он издали пугал коров,
были похожи на одиночные выстрелы, лесное эхо усиливало их и разносило дале-
ко по окрестности. Смирившись с тем, что больше промашки у пастухов не будет,
стадо успокоилось и мирно паслось около леса, и только самые блудливые высоко
поднимали голову и смотрели в сторону поля. Видели они грозно шагающего с би-
чом Федю и с неохотой срывали пучки бледно-зеленой травы, не идущей ни в какое
сравнение с молодыми пшеничными колосьями.
Лейтенант, превозмогая слабость, отогнал к лесу оставшихся коров, но, видно,
поторопился — надо было еще немного посидеть, прийти в себя… Преодолевая
головокружение, какую-то непонятную тяжелую тоску и начинавшуюся рябь в гла-
зах — будто стая незнакомых птиц с узкими черными крыльями бесшумно летала
перед ним и никак не могла улететь, — он схватился на косогоре за ветви густой мо-
лоденькой березки, постоял, делая глубокие вздохи, и ни за что не хотел открывать
глаза. Потом сидел в тени, привалясь к березке и запрокинув голову, струйки пота
катились по лицу, и он не вытирал их. Медленно, с усилием, вытянул перед собой
правую руку, отодвигая нахлынувшее видение: как во время последнего боя в излу-
чине Дона, когда снарядом остановило его танк и в глазах замелькали такие же, как
сейчас, незнакомые птицы с узкими крыльями…
Закат потускнел, и ему стало легче.
Он увидел Федю, шагавшего вдоль хлебного поля, вспомнил: завтра в деревне
свадьба. Совка, или, как ее несколько раз при нем называли, «Федина невеста», вы-
ходит замуж. И впервые после госпиталя подумал:
«Прошло столько времени, а я так и не проводил никого с вечерки… Даже не
поговорил ни с одной…» Но что делать, если и в хорошие для лейтенанта дни, то
есть в пасмурные, когда с ним ничего не случалось, он не мог выспаться, а когда
засыпал, то сразу же видел, как горит в танке. Вставал с тяжелой головой, без всякой
радости смотрел на пробивающиеся к нему лучи солнца и, осторожничая и стыдясь
своей осторожности, спускался по крутой лестнице с чердака. О том, что он спит на
чердаке, было всем известно. Известно было и то, что ни одна из жительниц Бадо-
нок ночью или перед утром не спускалась от него по лестнице украдкой. С одной
стороны, авторитет его рос, а с другой… Для девчат он представлялся крепостью,
которую каким-то путем надо было взять, но, казалось, все подступы к ней замини-
рованы…
Лейтенант слышал, как в ветреную погоду черемуха сердечно вздыхала, ше-
лестела листьями, постукивала по крыше, как будто спрашивала: «Лейтенант, ты не
спишь? Такой молоденький, столько невест в деревне!..» Не без намеков проходили
мимо дома девчата и пели, явно вызывая лейтенанта на улицу.
Федя — так казалось со стороны — не очень горевал, когда узнал, что Совка
выходит замуж за Витю Королькова, которого вот-вот должны были взять в армию.