Упрощенная HTML-версия
СОВКА
ê
487
нужном порядке банную утварь. Она не заметила, как стала подчиняться маленько-
му, капризному, казалось, только что исчезнувшему и опять вспыхнувшему огонь-
ку лампы-коптилки: движения Совки сделались медленными, плавными, как будто
она не в бане мылась, а совершала древний ритуальный танец. Она восхищалась
каждым своим шагом по теплому, быстро просыхающему полу, движением руки, в
которой она держала эмалированный ковшик, наклоном своего тела, гибкого, силь-
ного и нежного, когда наливала горячую, а затем холодную воду в звенящий глу-
бокий таз; наполняясь, он переставал звенеть, и тихим шумом и плесками шептал
молоденькой Совке о ее красоте…
Отхлестав себя распаренным березовым веником— так делали взрослые жен-
щины, — она, задохнувшись от горячего пара, волнами идущего от высокой ка-
менки, соскочила с полка, бросила веник, приоткрыла низенькие двери, дышала и
никак не могла надышаться свежим, пахнущим рекой и огородами воздухом… В
приоткрытые двери она видела между крышей и тыном треугольник неба, а в про-
свет между тынинами — узкую полоску своего покоса, красно поблескивающую
речку и болото, с которого доносились голоса диких уток и незнакомых птиц; она
слышала ночью их странные, загадочные голоса…
Пол в бане был чистый, теплый, она его еще раз окатила горячей водой и,
упершись в толстые половицы круглыми коленями, нагнулась над тазом, опустила в
него густые длинные волосы. Они медленно намокали и делались тяжелыми…Она
отжимала их и снова опускала в воду… Потом несколько раз вставала во весь рост,
наклоняя при этом голову—потолок был низковат, —волосы касались ее белых по-
катых бедер, и обливала себя напоследок «летней» водой…Приходя в восторг, гото-
вая вскрикнуть — до того ей хорошо было, — она вдруг пугалась, что кто-то видит
ее, и по привычке, как на реке в камышах, когда купалась с девчонками, мгновенно
приседала или старалась отойти дальше от маленького запотевшего оконца…
Потом, когда еще не оделась, она испугалась качнувшихся веток бурьяна, с ко-
торых вспорхнул воробей. И она еще больше полюбила и этот высокий бурьянный
куст, приветливо кивающий в задымленное оконце бело-зелеными густыми ветка-
ми, и воробья, перелетевшего, наверное, к другим воробьям или погнавшегося за
разноцветной бабочкой….
Так вот для чего женщины заставили ее истопить баню и мыться одной, —
чтобы она хорошенько разглядела свою красоту, чтобы знала, что от нее зависит
чья-то жизнь: захочет — помилует, а не захочет — казнит!
Извилистая теплая речка с ярко-зелеными камышовыми зарослями, глубокая
у моста, была внизу — за огородами и приусадебными покосами, посредине кото-
рых стояли первые зароды сена, высокие, еще не осевшие и не огороженные. Совка
слышала воинственные голоса ныряющих с моста ребятишек, и, как никогда, они
были приятны, желанны ей, и она, переполненная новыми чувствами, мечтательно
улыбалась и хотела приблизить время, когда с речки вот так же будут доноситься
голоса ее детей!
Вышла на крыльцо бани, вытерлась длинным, грубоватым льняным поло-
тенцем.
Воробьи с шумом перелетели из огорода на большой куст черемухи и никак
не могли успокоиться; что-то кричали друг дружке, а может, объясняли Совке, что
зря она их испугала: они только играли, качались на подсолнухах, но не трогали
их — семечки-то еще зеленые!
Она оделась, постояла у колодца, и мимо огуречной гряды и подсолнухов с
двумя ведрами воды пошла к дому.