Упрощенная HTML-версия
Валерий ХАЙРЮЗОВ
ê
554
Но такие мелочи и неудобства совсем не огорчали, главное — я летчик! На мое
место хотели бы попасть многие, но именно я вытянул счастливый билет.
Особенно мне нравились полеты ранним утром, когда земля еще спала, и са-
молет шел без единого толчка, как по хорошо укатанному асфальту, нравилось, что,
пребывая в хорошем расположении духа, командир продолжал читать мне лекции.
— Всю работу в полете выполняет мотор, — уже набрав высоту и прикуривая
очередную папиросу, не спеша начинал Ватрушкин.
«Очень тонкое замечание», — думал я про себя. Но уже не высовывался, а
спокойно продолжал крутить штурвал.
— Не ты крутишь коленвал, а это он, трудяга, вращает винт, тянет нас впе-
ред, —продолжал Ватрушкин свою мысль. —А те твои движения и навыки в пило-
тировании — поднять самолет от земли, отвернуть, удержать на курсе, где убавить,
а где прибавить мощность мотору, — всему этому тебя научили еще в училище.
Здесь перед тобой другая задача: безопасно долететь, посадить, выгрузить и загру-
зить самолет. Существует еще одна работа, невидимая и неслышная, — Ватрушкин
стучал пальцем по лбу, — она происходит вот здесь, когда ты свой предстоящий по-
лет должен увидеть, продумать, выстроить и предусмотреть все кочки, все овраги,
всю дорогу, то есть учесть погоду, ветер, облачность, размеры площадок, на которые
придется садиться, знать необходимое радиообеспечение, которым оснащена трас-
са. И даже знать, где будешь обедать и ужинать. Научишься брать с собой термос,
бутерброды— на голодный желудок много не налетаешь, да и гастрит заработаешь.
Хорошо, когда пассажирский рейс: они вошли и вышли, а если рейс почтовый или
грузовой и светлого времени в обрез, то ты уже не только летчик, но и грузчик, и
кладовщик одновременно.
Тут я согласно кивал головой, приходилось иногда за минуты перебросить
тонну груза.
— Кроме того, второй пилот несет ответственность за сохранность груза, и
именно тебя начнут таскать, если что потеряется, — сквозь шум мотора долетал до
меня голос командира. Почему-то мне казалось, что этими словами он напоминает
мне про случай на складе, когда я опрокинул телегу с почтой. Но тогда Ватрушкин
сделал все, чтобы меня не наказали, и я на собственном опыте уяснил, что инициа-
тива наказуема.
— Это еще не все: на оперативных точках порой приходится самому заправ-
лять самолет, а тут надо держать ухо востро: что за бензин в бочках, нет ли в нем
воды и грязи, — продолжал наставлять меня Ватрушкин. — И если остаешься на
ночевку, то приходится быть и охранником. Вот такая наша работа. Но кто это зна-
ет? Тебя встречают и провожают по одежке и ценят за то, что ты — летчик, король
неба. Свою работу надо делать с твердостью и надежностью, без крика и суеты.
Принял командирское решение взлетать — взлетай! Запомни: суетливый летчик
вызывает раздражение, а бегущий — панику. Микитишь?
Я кивал головой — микичу! Ватрушкин говорил обыденные вещи, и мне каза-
лось, что делает он все это, чтобы заполнить паузу между взлетом и посадкой.
— Вон видишь поляну, там можно сесть в случае отказа двигателя, — говорил
он, ткнув пальцем в стекло, — на эту площадку лучше садиться в горку, а то, не дай
Бог, откажут тормоза, тогда точно будешь в овраге. Без нужды не лазь в облака, в
них и летом можешь поймать лед на крылья.
А при заходе на посадку Ватрушкин учил меня правильно строить расчет на
посадку в случае отказа двигателя, бывало, показывал полет на минимальной ско-
рости с выпущенными предкрылками, когда нас внизу, на дороге, точно стоячих,