Упрощенная HTML-версия
Валерий ХАЙРЮЗОВ
ê
558
Митрич развел костер, вскипятил нам в котелке чай и укатил обратно в Чин-
гилей.
К вечеру мы набили ягодой все, что взяли с собой: картонные коробки, ведра и
кастрюли. Когда солнце опустилось к ближайшей горе, усталый и довольный удач-
но складывающимся днем, я от избытка чувств завалился на спину в мягкий мох и
стал смотреть на вечернее безоблачное небо, которое сизыми заплатками прогляды-
вало сквозь наросшие после пожара березки. Отсюда, с земли, небо казалось дале-
ким, немым, незначительным, я бы даже сказал — крохотным. И нельзя было даже
подумать, что оттуда, сверху, тайга и всё, что ее населяет: все эти запахи, шорохи,
перестук дятлов, посвист пролетающих птиц, шевеление листвы, — существуют
как бы сами по себе, без видимой связи с тем, что стояло над всем этим едва слыш-
ным человеческому уху оркестром. Там же, вверху, в прозрачности и необъятности,
тоже шла своя невидимая взгляду жизнь, текли воздушные реки, вздымались ввысь
многокилометровые вихри, зарождались и уходили за горизонт облака и менялись
краски. Я знал, что были там свои горы и распадки, это хорошо ощущалось в само-
лете, который, бывало, без видимых причин бросало из стороны в сторону, а иной
раз разбушевавшаяся стихия готова была скинуть его, как надоедливую железную
птичку, в тайгу, прямо на эти вот лиственные колья.
Откуда-то из-за ближайшей горы неожиданно появился коршун. Перед сном
он, должно быть, делал контрольный облет своих лесных угодий. И сразу же небо
приобрело свою, казалось бы, потерянную связь с окружающим земным миром. Я
знал: он хорошо видит нас, возможно, стережет, и, пока я следил за его полетом,
мне стало тепло от одной мысли, что неслышно скользящий над нашими головами
лесной собрат, пока мы отдыхаем, делает за нас воздушную работу.
— Завтра надо попросить Митрича заехать в Чикан купить сигарет. В Чинги-
лее одна махорка осталась, — сказал Мамушкин.
И я неожиданно для себя припомнил, что в чиканской школе работает знако-
мая учительница — Анна Евстратовна.
— Так она теперь не в Чикане, а у нас, в Чингилее, преподает, — сообщил Ма-
мушкин. —Здесь такая штука приключилась. Накануне учебного года уехал в город
в больницу учитель. Хотели возить ребят в Жигалово, но Анна Евстратовна поп-
росилась приехать в Чингилей. Других не нашлось, здесь все учителя приросли к
своим домам. И она поехала. Теперь здесь всё на ней. Скажу тебе, отличная училка!
Ягодка! Школьный театр организовала, и они уже к эвенкам съездили. Боюсь толь-
ко, что долго здесь не удержится, заберут в район или город. Охотников, шоферов в
деревне полно, а вот такая — одна. Кстати, Митрич у нее вроде сторожа. Никого к
ней на пушечный выстрел не подпускает. Все уже знают — втрескался. Но держит
дистанцию. Когда Аннушка, так ее теперь все кличут, сюда приехала, то ее здесь
не ждали. Мужики все в тайге, а у женщин своих хлопот полно. Стала она печь
растапливать, а дрова сырые, не разгораются. И тут мимо Митрич ехал. Увидел, что
учителка с сырыми чурками возится, завел трактор и приволок из леса пару сушин,
распилил, наколол. С тех пор и она к нему питает особые чувства. Но дистанцию
держит. У нее, говорят, городской ухажер есть.
Я слушал Мамушкина, и в душе у меня бродили какие-то непонятные, но рев-
нивые чувства. Конечно же, летая, я вспоминал Анну Евстратовну, как-никак она
была моей первой пассажиркой. Из рассказа Мамушкина выходило, что мы из рук в
руки передали ее на попечение Митричу. А уж он-то, я это уже успел оценить, умел
быть заботливым и, судя по всему, надежным человеком. Вот с тем, городским, о
котором она рассказала нам еще в Жигалово, я ее не мог представить, а вот к этому
тунгусу Митричу — приревновал.