Упрощенная HTML-версия
ГАРУСНЫЙ ПЛАТОК
ê
99
— Экой бесенок!
На пятый день Минькиного хозяйничания пришла в дом учительница. Она
была в пальто с собачьим лохматым воротником. Белый платок столкала к затылку
и пригладила смятые, по-девчоночьи уложенные в косы волосы. Ноги ее повисли,
когда она присела на скамью. Она обязана была прийти к сироте и не знала по мо-
лодости, с чего начать разговор, тревожно разглядывала пустые углы Минькиного
дома, метнула обостренный взгляд на бабку, на юбку ее растопыренную, задержала
взгляд на Лидке, круглой пухлой девчонке, которая с год уже не ходила в школу.
Учительница волновалась, не зная, как начать разговор, и с какой-то отчаянностью
сказала:
— Вот теперь ты, Миня, остался круглой сиротой.
Сказала и испугалась своих слов, потому что получилось, будто она ждала
этих дней. Она покраснела, отвернулась к окну и заплакала. И вслед за ней заорала
Лидка, а бабка всплакнула коротко и молча, присушила фартуком глаза, едва пов-
лажневшие, и засовала руками так, будто замахивалась помолиться и раздумывала.
Минька удержался от слез, только вздрагивали темные ресницы. За столом сидя, он
дернул плечами раз и другой и сказал неторопливо:
— Ладно. Конь есть — не пропадем. — Все разом перестали плакать, а учи-
тельница сказала:
— Ты, Миня, не бросал бы школу-то. Так славно учился.
— Что бы ни было, а школу он дотянет, — сказала бабка.
— Колхоз чем-нибудь поможет, — продолжала учительница.
— Поможет, — протянула бабка, и было не понять по тону голоса, верит ли
она, что поможет колхоз в самом деле, или что надежду такую надо выкинуть из
головы.
Была бы семья-то колхозная, а то дед знахарил и о колхозе забыл, а мать после
смерти отца вышла замуж в дальнее село, там и умерла. Да и стыдно обращаться за
помощью к колхозу, который от войны сам-то не может оправиться.
— Хоть не каждый день. Хоть через день ли, как ли, — просила учительница
Миньку посещать школу, — а я задания приносить буду и объясню что.
— Да чего зимой-то делать? Будет ходить. Там уж весной работа. Сейчас одна
забота — дрова, дак и Лидка нарубит, — говорила бабка, а Минька молчал. Он, как
дед, привык молчать и вроде соглашаться, а делать потом по-своему. Школу Минь-
ка любил, но эти дни он много думал и порешил окончательно: хватит ему и трех
классов, а подрастет, видно будет. Пока же он один мужик в доме, и хоть понимал,
что мал, а дальше так жить, как жил при деде, то есть пить, есть, ходить в школу,
играть с ребятишками и потом крепко и беззаботно засыпать — так жить теперь он
не сможет. Главное: есть над чем плановать, есть за что ухватиться — есть Гнедко.
Не видел Минька всей глуби наступающей жизни, а чуял: она будет связана с ко-
нем. Весь мир, весь свет, все думы и волнения Минькины были окрашены в гнедую
масть, овеивались черной Гнедковой гривой и сладким запахом Гнедкового пота.
— Что молчишь, Миня? Я тебе тетрадок побольше давать буду и учебников
достану. Кому не дам, а тебе будут учебники. Учиться, Миня, надо. Вон и другие си-
роты учатся. Правда, у тебя хужее, ну так как-нибудь. Родительский совет соберем и
о помощи подумаем, — убеждала учительница.
«Как она не поймет: учиться мне больше нельзя», — думал Минька, а ска-
зал так:
— Ладно, дело покажет. — Так говаривал дед, так ответил и Минька. На дру-
гой день бабку пригласили в сельсовет. Она было юбку свежую достала, но Минька
сказал: