Упрощенная HTML-версия
Владимир ЗАЗУБРИН
ê
120
На красном полотнище занавеса сцены надпись:
«ОБМАНУТЫМ КРЕСТЬЯНАМ СОВЕТСКАЯ ВЛАСТЬ НЕ МСТИТ».
По складам, с трудом разобрали и с затаенной радостной надеждой вздохнули,
зашевелились, зашептали. Но в зеленых гирляндах сосновых веток по стенам дру-
гие надписи, страшные, пугающие, противоречащие:
«СМЕРТЬ ВРАГАМ ОКТЯБРЬСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ».
«СМЕРТЬ АНТАНТЕ И ЕЕ СЛУГАМ».
На пестрой шкуре дрожь, от дрожи складки. И шепот громче, взволнованнее.
— Сме-е-ерть... См... сме-сме-рть... сме-сме-смерть... — В зале запах пота, за-
ношенного белья, портянок, кислых овчин, махорки. Комендант приказал открыть
форточку. И пестрый лохматый зверь жадно раздул ноздри, захватил полную грудь
свежей сырости тающего снега, крепкого хмеля первого холодного пота земли. Бес-
покойно, с тоской завозился зверь, затрещали, заскрипели стулья. Потянуло здо-
рового, сильного к земле, захотелось впиться в ее черную грудь, припасть к ней
большим, потным, мокрым, на работе взмокнувшим телом.
И Срубов и Кац, когда вошли в залу, увидели на лицах, в глазах арестованных
крестьян серую тоску, поняли, что от безделья, от подвальной духоты, от тягостного
ожидания смерти, что по земле, по работе она. Срубов быстро, упругими широкими
шагами вышел на подмостки сцены. Высокий, в черной коже брюк и куртки, черно-
бородый, черноволосый, с револьвером на боку, на красном фоне занавеса, он стал
как отлитый из чугуна. Смело посмотрел в глаза укрощенному, пестрому сильному
зверю. Первое слово-обращение сказал с радостью укротителя, уверенного в победе:
— Товарищи...
Негромко, медленно, чуть нараспев. Как погладил по упрямой жесткой шерс-
ти. Вызвал легкую щекочущую дрожь во всей пестрой шкуре. Как укротитель, спо-
койно открывающий клетку укрощенного зверя, Срубов спокойно объявил:
— Через час вы будете освобождены.
Радостью огненной, сверкающей блеснули сто двенадцать пар глаз. Взвол-
нованно, радостно зарычал пестрый зверь. А из форточки непрерывным потоком
хмель тающего снега. Сильнее, шире раздуваются ноздри, кружит головы весенний
угар. И Срубов захмелел от хмельного дыхания близкой весны, от хмельной звери-
ной радости ста двенадцати человек. Расперли грудь большие, набухшие радостью
огненные клубы слов. Рассыпались солнечным, слепящим дождем искр по пестрой
шкуре зверя, щелкая, подпаливая шерсть, забегали колющими красными, синими,
зелеными огоньками.
— Товарищи, Революция — не разверстка, не расстрелы, не Чека.
В море огня мелькнула черпая обуглившаяся фигура расстрелянного отца и
исчезла, сгорела.
— Революция — братство трудящихся.
После концерта, спектакля освобожденный пестрый зверь с довольным ворча-
нием, с топотом, сотнями ног побежал в раскрытые ворота на улицу.
И радостью, беспричинной хмельной звериной радостью жизни опьянели че-
кисты. И в ту ночь невиданное увидел белый трехэтажный каменный дом с крас-
ным флагом, с красной вывеской, с часовыми у ворот и дверей.
Вышли за ворота с хохотом, с громкими криками сотрудники Губчека. Пред-
губчека мальчишкой забежал вперед, схватил горсть снегу, смял и — Ваньке Муды-
не на рожу. Ванька захлебнулся смехом, взвизгнул.
— Я вам сейчас, товарищ Срубов, председательскую залеплю.
Мудыню поддержал мрачный Боже. Срубову сразу в спину и шею два белых
холодных комка. Срубов в кучу чекистов еще ком, и чекисты, как школьники, выско-