Упрощенная HTML-версия
РАНЫ
ê
181
— Знаю. Давай-ка сюда радиста. Работать надо.
Трунов отошел к своему взводу. Шея и спина по-прежнему ныли, но он, показ-
но бодрясь, встряхивал ими и усердно наблюдал, как солдаты затаскивали в кузов
порушенные части миномета и громко удивлялись тому, что самая тонкая и хруп-
кая из них, прицел, осталась невредимой, и что на пять минометов их будет теперь
шесть. Затолкали прицел в вещмешок Гневышева, чтобы тот сберег его. Вспомнил-
ся Трунову недавний рассказ Гневышева, вспомнилось, как внимательно все слуша-
ли его исповедь, а солдат, словно забыл, где он сейчас, улетел далеко и то молодел,
то грустнел, голосом менялся и останавливался от волнения. Не выжгли, видать,
беды и испытания души его, а взрастили и выправили ее. Здоровое-то от бед ста-
новится еще здоровее. Поваливает-работает и тут. Вон как с кряком берет на себя
ящики, с кряком опускает их подле миномета и гвоздодером раздирает, сосредото-
чиваясь и обглядываясь, будто не на войне сейчас, а в тайге лес кряжует и таскает
в стопы, чтобы просох к осени. Как-то шире и глубже Трунов видел все вокруг от
того солдатского счастья, что остался живой. Ему казалось, что не так опасны стали
разрывы снарядов, что рвутся они теперь где-то далеко, стали привычными воющие
и пофьюкивающие мины над головой, пролетающие куда-то дальше. И, зная, что не
надо бы отрывать солдата от работы, не место бы об этом говорить тут, он сказал
Гневышеву:
— О тебе комбат спрашивал. Как, говорит, воюет наш портной.
Гневышев улыбнулся и шинельку, наброшенную на плечи лейтенанта, бегло
оглядел, но тут подошел Буретин и спросил Трунова, может ли он теперь распоря-
жаться огневой.
—Могу, — ответил Трунов коротко и решительно и отошел к первому расчету.
23
А Гневышев готовил мины и думал теперь о шинелях, как только что думал
о Гнедке, последнем его, баргузинском, коне. Он слышал команды, следил за сво-
ей работой и за огнем батареи, переругивался и перекликался с товарищами, но,
с остановками и nepepывами, тянул и тянул счастливо подвернувшуюся нить вос-
поминаний. Вспоминались лагеря и знобкий февраль. В огромной землянке над
Гневышевым и батарейцами спали их командиры — Трунов, Буретин и Рубаков.
Гневышев спал чутко и прислушивался, как под боками лейтенантов шумели вет-
ки, — это они менялись местами, кого-то клали в середку, чтобы тот часок поспал в
тепле. Он знал, что под боком у них шинель Трунова, ноги закутаны маленькой ши-
нелью Рубакова, а большой шинелью Буретина укрыты. Он сам не спал от холода, а
думал о командирах, им-то мерзнуть и вовсе не надо бы. Днем он видел: как и все,
командиры мерзли на учениях, и ему вздумалось утеплить их шинели. «Я вам их не
только на вату посажу, а перешью вам их, из солдатских в командирские переделаю,
если позволите», — сказал он раз. «Ты что, портным был?» — спросил его Буре-
тин. «Я завхозом был в пошивочной». — «Ого! Завхозом-то будучи, ловко, поди,
научился шить». — «Я приглядливый». — «Валяй, шут с тобой. Теплей будет — и
ладно». Два дня тревожился Гневышев, хватит ли у него ловкости на обещанное. За
всю жизнь он сшил себе полушубок, неплохо сшил. Сошьет он и шинель. Тут, в сол-
датах, лишь бы заняться, лишь бы приложить к чему неугомонные руки. «Идите к
каптенармусу и шинели ваши на большой номер обменяйте, — попросил он коман-
диров, — и чтобы были они новые и этакого темно-свинцового отлива. А большой