Упрощенная HTML-версия
ê
Гавриил КУНГУРОВ
222
— «А как ты сей, великих государей Иоанна Алексеевича и Петра Алексееви-
ча, указ получишь, излови тунгуса сибирского, тунгуску и их дитя, которые живут
в лесах по рекам и речкам вдали от Иркутска, чтоб были они в платьях и уборах, с
луками и стрелами по своему обыкновению. Тех тунгусов отправь немедля в Моск-
ву, надобны они для показа гостям иноземным...»
Письменный голова подал грамоту Перфильеву.
Все молчали. Казачий сотник, высокий, большеголовый мужик с вихрами,
тронутыми сединой, важно откашлялся и сказал:
— Надо сыскать бродягу бездомного, что по базару шатается и рассказывает
про земли далекие. Он и поведет казаков за тунгусами.
Как ветер, носился Артамошка по базарной площади, разглядывал бродяжек.
«Вон их сколько, а потребно отыскать одного». Казаки, что пошли с Артамошкой,
меж лавок прятались — боялись спугнуть бродяжек: разбегутся —не сыщешь, —но
с Артамошки глаз не сводили. Остановился Артамошка у хлебного ряда, вспомнил
про то, как пропел он петухом и всполошил толпу, которая слушала бродяжку. При-
метный бродяжка, его-то он среди всех узнает. А тот бродяжка стоял у лавки купца
Зырянова и не сводил глаз с бочки, где золотился на солнце янтарным отблеском мед.
В руке он держал затасканную краюху черного хлеба и в десятый раз совал руку в
карман: карман был дыряв, и рука высовывалась наружу. Прохожие смеялись:
— В кармане-то кукиш, много ль на него купишь?
— Хорош мужичок, что твой цветок, весь в лоскутах разноцветных!
— Неча сказать, нарядный!
А бродяжка подошел к бочке с медом и обронил, будто невзначай, корку хлеба.
— Ах, горюшко бедному Егорушке! Последняя корочка — оголодал! — заголо-
сил он и склонил над бочкой свою заросшую, словно кочка на болоте, рыжую голову.
Обозлился купчина и хотел ударить в живот вора непутевого — пусть бежит
без оглядки, но визгливый бабий голос закричал над самым ухом:
— Не гоже, купчина, хлебец в меду держать! Ой, не гоже!
Подскочил купчина к бочке, вытащил хлеб из меда, а бродяжка цап из рук и
давай облизывать! Лижет да ухмыляется, прибаутки-шутки сыплет и над купцом
потешается: «Мед сладок, да хозяин гадок!» А купчина со злости в ответ: «Для бро-
дяжки у нас вот эти поблажки!» И показал огромный кулак.
Тут из бродяжки и посыпалось, как из дырявого мешка:
Товару твоему гнить-перегнить!
А тебе, пузатому дураку,
В нос табаку,
В спину дубину,
В лоб осину!
И пошел, и пошел...
Вскипел купчина, схватил безмен — да за бродяжкой, а тот меж людей, как
скользкая рыба, вертится, в руки не дается.
Устал купчина, идет в лавку, кряхтит да ругается.
— «Ну, — думает, — хоть от лавки черта отогнал, и то ладно».
Подходит — а бродяжка у бочки стоит, рукой мед черпает, ест да крякает. Куп-
чина — к нему, а он — хлоп ему в лицо медом, и был таков.
Свету не взвидел купчина. А народ над купчиной же и потешается.
Тут Артамошка бродяжку узнал, подбежал к нему:
— До тебя, дяденька, я прислан...
— Откелева? — важно спросил бродяжка.
— Из приказной избы, от самого правителя городка.