Упрощенная HTML-версия
СИНЕЕ МОРЕ, БЕЛЫЙ ПАРОХОД
ê
231
Мы с Юриком разбежались по углам.
Отец встал на цыпочки, сорвал икону Николая чудотворца и разломил ее о ко-
ленку. Сверкнула белая древесина на сломе. Он кинул обе половинки в печку через
загнетку. Только треск пошел.
Отец вернулся в угол, достал вторую икону и понес ее к печке двумя пальцами,
словно паршивого котенка.
Мама загородила дорогу к печи. Она была сильная и могла постоять за порядок
в своем доме против кого угодно. Но отец легонько задел маму, и она пошатнулась.
—Мама-а-а! — закричал Юрик, и я вздрогнул.
Отец вернулся за последней иконой. Это была любимая бабушкина богородица.
Я бросился в спальню и помахал бабушке в окно. Она возилась в старом парни-
ке под окном. Бабушка вытерла руки о заплатанный передник и засеменила в дом.
Отец не мог затолкать богородицу в загнетку. Мама плакала в углу.
Бабушка вошла и сказала отцу:
— Уймись, сокол ясный.
Отцовы глаза отражали огненный круг загнетки. Медали звенели. «Сокол яс-
ный» поднял глаза, и огонь в них исчез. Но казалось, он хочет клюнуть кого-то гор-
батым носом. Однако бабушка не испугалась, подошла к нему, отобрала икону и тут
же спрятала в свой сундучок.
— Добра ждать теперь нечего, — сказала бабушка и покачала головой над
сундучком.
—Я научу вас море любить, — скрипнув зубами, пробормотал отец и хлопнул
дверью. Он промелькнул мимо окна. Из-под сапог летела грязь.
Мама заплакала сильнее. Голос ее разрывался и булькал. Тело вздрагивало. Не
верилось, что плачет наша мама, командир дома. Даже во время путины на Амуре
ее ставили бригадиром над красноармейками, которые помогали рыбакам… Но тут
же я стиснул челюсти. Нет, я не должен паниковать. Как решили в штабе, так и надо
держаться.
И я вышел на улицу, чтобы не слышать всхлипов матери.
Вскоре отец вернулся с двумя фронтовиками. Они так кричали, что взбудора-
жили всех собак на нашей улице. И за столом не сбавили голоса.
— Ты, Зимин, отъездился, — сказал отец дружку с деревянной колодкой вмес-
то ноги. —А вот с Чумы я не слезу. —И он легко ударил в плечо второго фронтови-
ка с очень впалыми щеками. — Поедем на море рыбачить, слышь, Чума?
Чума заболтал головой в разные стороны:
— Надоело.
— Ты счастливчик, Васька, счастливчик, — бормотал Зимин и пристукивал
деревянной ногой. — Четыре года воевать, и все цело!
— Даже лишнее есть, — отозвался отец и завернул рукав кителя выше лок-
тя. — Пощупай.
Дружки по очереди пробовали что-то под белой кожей отца ниже локтя.
— А ну, сынок… — сказал отец и протянул мне руку. Фронтовики только тут
обратили на меня внимание.
Один потрепал меня по плечу, другой сунул в рот кусок американской колбасы.
Отец взял мою ладонь и прижал пальцы к своей руке. Я ощутил под кожей
непродавимые мускулы и твердый, как кость, плоский осколок.
— Больно, пап? — спросил я, еле выговорив последнее слово.
— Нет, — ответил отец. И пожаловался дружкам: — Только воды стала боять-
ся… Чуть что — отнимается. Ну, на Сахалине в порту мне место обещано.
Юрик бросил маму в спальне и притопал к нам. Он залез к отцу на колени.