Упрощенная HTML-версия
Геннадий МАШКИН
ê
232
— Счастливчик ты, Васька, счастливчик, — повторил Зимин и вздохнул. —
Побегаешь еще по свету. На Сахалине, говорят, хорошо. Селедка идет — черпай
ведром.
— Хитрого мало. — Отец составил кружки в кучу и разлил водку. —Море —
не наш Амур.
Друзья лязгнули кружками, выпили не морщась. Закусили розовыми шмат-
ками колбасы. Отец приказал мне принести из-за печки мешочек с табаком. Я ис-
полнил приказание. Щепотки фронтовиков ткнулись в зеленое крошево, словно го-
лодные птицы в зерно. Фронтовики свернули цигарки. Щепотки их чуть дрожали.
Отец обнес дружков огоньком. У него была зажигалка — маленький снаряд.
—И ты заживешь хорошо в моих хоромах, — сказал отец Зимину. — Как дру-
гу и инвалиду Отечественной войны отдаю тебе дом задаром.
— Ты один дому хозяин, да? — выкрикнула мама из спальни звенящим голо-
сом.
—Я строил дом, —громко ответил отец. —Хочу—спалю, хочу—отдам…—
Он снизил голос и вытянул шею к дружкам: — Трудно, братва, семьей командовать.
Взводом — куда легче…
—Опасно сейчас ехать на Сахалин, — сказал Чума и втянул дым так, что щеки
стали двумя глубокими чашками. —В море мины…Японец злющий…Самураи не
сдавались. Расстреляет патроны и носовой платок — на штык. Подбежишь к нему,
а он гранату под ноги… Санька Чириков под Хайларом и попался так.
— Доверчивый был, помните какой? — сказал отец и окаменел.
— На руках у меня помер, — добавил Чума.
— Эсэсовцы тоже поначалу не сдавались. — Отец сжал кружку так, что она
хрустнула.
— Ну, самурай куда хитрее эсэсовца, — ответил Чума. — До сих пор постре-
ливает…
— А сыновьям ничего не страшно, — сказал отец и больно провел рукой по
моему «боксу». Волосы вздыбились. —Вот он, надёжа отца, растет. Хочет японцам
дать по шее…
Я расправил плечи, подтянул живот. Но Чума поглядел на меня так, что захоте-
лось спрятаться. Однако в следующий же миг я склонил голову к плечу и выдвинул
нижнюю губу. Я хотел показать, что ничего не боюсь.
—Ух и табак у тебя, Васька, гхм, гхм!.. —Щетинистое лицо Зимина скрылось
в терпком дыму.
—И табаку тебе оставлю с полкуля, — ответил отец и настороженно обернул-
ся к спальне.
Мама, конечно, не замедлила ответить.
— Табак ты не сажал! — крикнула она, и в горле у нее словно булькнул сталь-
ной шарик.
— А-а-а…— Отец махнул рукой в сторону спальни: не обращайте, мол, вни-
мания — и предложил дружкам: — Набивай кисеты, ребята.
Но я знал, что табак мама не отдаст. Он нам тяжело доставался. Наши ладони
покрывались кровяными мозолями, пока мы вскапывали огород. А сколько прихо-
дилось возить нам вдвоем навозу в ручной тележке, чтобы удобрить землю. Потом
прополка и окучивание. А еще надо было следить, чтобы коровы или козы в огород
не забрались. И для этого мы возили с металлической свалки индиговую змеевид-
ную стружку и обтягивали ею редкие колья ограды. Сколько раз мы руки резали
этой стружкой… На полкуля табаку можно было долго жить не тужить.
Фронтовики неуверенно зачерпнули по горсти самосаду.