Геннадий МАШКИН
ê
260
сколько ни силился. Только форма генеральская выходила, а лица не было. Но те-
перь я видел это лицо. На зубах поблескивают полукоронки…У меня зашевелились
пальцы: так захотелось нарисовать генерала Сиродзу — Кимуру. Но в это время
оба судьи обратились к зрителям с горячей речью. Они просили выйти бороться со
мной того, кто ощущает силы, чтобы утвердить здесь дух Ямато.
Я положил альбом на стол судей и скрестил руки на груди. Вспомнил, как мы
целыми днями боролись в своем овраге. Я клал на лопатки даже здоровяка Скуло-
пендру. А если ты, Ивао, полезешь, то пощады не жди. Придавлю, как клопа, и не
выпущу, пока не запищишь. Не выпущу, даже если будет просить Сумико. Она тоже
должна быть тут. Они с братцем не расстаются.
Я вгляделся в девчачий куток и увидел Сумико. Она прикрыла нижнюю часть
лица большим бумажным зонтиком. Но я ее по одним глазам узнал бы. Они блесте-
ли, как кусочки антрацита.
А Ивао уже шел на арену. Он снял очки и щурился. Его тонкие зубы выпячива-
лись, точно он хотел укусить меня. В самый последний момент я загляделся на его
родимее пятно, похожее на воробья, и подумал: если они уедут и мы вырастем на
разных берегах, но когда-нибудь нам доведется встретиться, например, в рукопаш-
ном бою, я сразу узнаю Ивао.
В это время судья дал сигнал. Я зазевался и ощутил на шее горячий выдох
японца. Ивао обхватил меня под поясницу и кинул вбок. Мне удалось устоять. Но не
успели ноги стать пошире, как Ивао вновь налетел. И тут я опять зазевался. Захоте-
лось взглянуть, как действует наш поединок на Сумико. Она раскручивала за трость
свой зонтик с черно-желто-зелеными глазами змеи.
Ивао толкнул меня в грудь, потому что Кимура выкрикнул по-своему из тол-
пы: «Толкни!»
Я упал всем телом назад. Чтобы не лечь на лопатки, я выбросил правую руку.
Она хрустнула выше кисти, но спасла меня от поражения. Судьи кинулись ко мне.
Но я уже вскочил на ноги и сгреб Ивао. Он очутился в железных тисках. Он еще
пыжился, больно давил мне в грудь подбородком и чуть не выскользнул, потому что
правая моя рука вдруг онемела. Тогда я покрепче перехватил Ивао под поясницу и
припечатал к песку одним броском. Онемение в правой руке прошло, но сменилось
дикой болью. Я так и лежал на песке, лишь голову приподнял. Глаза змеи, нарисо-
ванные на зонтике Сумико, расплылись. Рядом начали спорить. Сапоги отца насту-
пали на дзори судей и лакированные полуботинки Кимуры. Подошли из толпы еще
двое. По клёшам с ботинками и сапогам я узнал Семена и Рыбина.
Отец доказывал, что победа моя чистая. Однако судьи медлили выносить ре-
шение. Кимура же просил судей повторить поединок.
Мы с Ивао поднялись. Он напружинился, готовясь вновь кинуться на меня.
Родимое пятно налилось кровью.
— Капитан, — сказал один судья отцу, — оба падай… Надо опять борись.
— Опять, опять, — повторил Кимура, стараясь улыбаться.
— Поучи их еще разок, — сказал отец и гордо оглядел толпу из-под приспу-
щенных век. — Пусть знают, с кем дело имеют.
— Хватит, Василий, — вмешался Семен. — Пусть ребятишки помирятся.
— Не подводи наших, Гера! — завопил Рыбин.
— Ну так что, сынок? — спросил отец и подмигнул.
Чтобы не заорать, я кусанул губу и помотал головой в разные стороны.
— Говорю— борись, — просипел отец, наклоняясь ко мне. —Опозорить отца
хочешь?
— Опять, опять, — твердил Кимура и улыбался.
— Ты его под ножку, под ножку…— советовал Рыбин.