Упрощенная HTML-версия
Альберт ГУРУЛЁВ
ê
364
— Зато это ружье надолго задержится у вас в доме. Как-никак официально оно
твое.
— Пожалуй, ты прав, — серьезно соглашается Светлана. — Да вообще-то это
ружье мне нравится. Правда, отдача у него немного резковатая.
«Отдача резковатая». Это что-то новое в речи Светланы. Сказывается влияние
Валентина. Я никогда не думал, что услышу от нее такие слова: Светлана всегда
была какая-то слишком домашняя и городская, что ли. А вот: довелось услышать.
Почти каждый раз, приезжая к Валентину, я нахожу в его коллекции новое
ружье, но не нахожу какого-нибудь из прежних.
— Подарил, — отвечает Валентин на мой вопрос.
К таким ответам я привык: сколь велика у Валентина страсть покупать ружья,
столь же нравится ему их дарить. И в моей квартире висит тяжелое садочное ружье
прекрасного боя — подарок Валентина.
Трудно рассказывать о человеке, которого хорошо знаешь. Мне хочется рас-
сказать о Валентине обстоятельно, полно, а в памяти возникают отдельные случаи.
Вот мы на полузатопленных островах. В то время я еще только привыкал к
ружью, трудно учился стрелять по летящей птице, чаще всего стрелял в белый свет
и, конечно, мечтал об удачном выстреле. Мы прятались в низкорослом, доходящем
до пояса, сосновом подросте и ждали уток. И дождались. Вначале где-то на грани
воды и неба появилось комариное облачко. Облако стало расти, приближаться и
заполнять собою небо. Никогда больше, ни прежде, ни потом, не видел я враз так
много уток. Они шли плотным валом, шли так низко над водой и островами, что
можно было отчетливо различить каждое перышко на их светлых брюшках. Воздух
уплотнился и могутно гудел под взмахами сотен крыльев. И было ясно: подними
ружье, нажми курки — и из лавины уток две-три непременно упадут. С восторгом
смотрел я на эту живую жизнь, и что-то мешало мне поднять ружье, а когда решился
и изготовился стрелять, услышал сдавленный Валькин крик:
— Не надо. Не стреляй!
Потом уже, когда небо опустело, я спросил Валентина:
— Ты это чего — не стреляй?
— Не надо было стрелять… Вообще не надо было стрелять…
Я-то теперь знаю, что не надо было стрелять. Быть может, тогда я еще смутно,
но почти понял, что на охоте не всегда надо спешить хвататься за ружье, и что это
не охота, когда всех забот у тебя — поднять ружье и нажать курки.
И сейчас, много лет спустя, перед глазами видится: синяя вода, зеленые ма-
ленькие сосны, полузатопленные острова, и над всем этим плотной завесой идут
утки. И густой воздух гудит под их сильными крыльями.
Или другой вспоминается случай. Хотя какой случай? — ведь ничего и не слу-
чилось особенного, но вот вспоминается тот холодный осенний день.
За окном непогода, и мы сидим около жарко топящейся печки. Сквозь ее кир-
пичные бока сочится сухое тепло. В доме тихо и уютно. Еще вчера мы думали плыть
на рыбалку. А утром встали — куда поплывешь? Низкие серые тучи. Холодная сы-
рость пропитала весь мир. И мы сидим около печки, листаем журналы и тоскливо
смотрим в окно: день пропал. И потому еще больше хочется на море, к островам.
Но — непогода. Даже Димка, сын Валентина, не рвется на улицу. А это уж совсем
редкость. Даже собака Лада получила сегодня разрешение находиться не на улице, а
в доме, правда, только в прихожей. Лада положила голову на низкий порожек и уми-
ротворенно смотрит на хозяина. Через минуту оказывается, что Лада и передними
лапами перебралась через порог. А так вроде все по-прежнему: как лежала, так и
лежит. Валентин не выдержал, улыбнулся наивной собачьей хитрости. Улыбка чуть