Упрощенная HTML-версия
КОВЫЛЬ
ê
503
Изредка Петровна получала ответные треугольнички, в них бойцы обещали:
«Мы отомстим за Вашего сына, Мама!» Тогда Петровна на своих слабых ногах до-
биралась до правления и с торжеством в голосе говорила: «Вот — мне от Вани
письмо пришло, прочитайте».
Бабы сморкались в платки, читали и плакали. А Петровна слушала их и свет-
лела лицом, будто и вправду верила, что как только настигнет возмездие самого
последнего ворога, так и объявится ее сын среди живых, и пришлют ей с фронта са-
мую радостную весть. Не могла она допустить мысли, что Задорожных извели под
корень, и что со смертью старика и ее самой прервется навсегда их родовая ветвь.
Глава 9
За деревней — простор. И великая тишина. Казалось, вся земля, весь мир об-
рядился в два цвета — синий и белый — и отдыхал после праведных трудов.
Невозможно было поверить, что где-то грохочут пушки, рвутся снаряды, виз-
жат пули и кричат и стонут люди.
Санный путь размечен кое-где точками конского навоза — словно на огромной
белой странице оказались незаполненными судьбы, прерванные в далеких от дома
краях, а взамен поставлены многоточия. Или это Сережкина линия жизни просту-
пала пунктиром, уводя за собой неспешно, но и неотвратимо?
Гнедой бежал легко, полозья скользили почти бесшумно, изредка выбивая на
раскатах снежные фонтанчики. Душа купалась в сине-белом приволье. Сережка ра-
довался солнцу, свету, движению; всей грудью вдыхал морозный воздух и с каждым
вздохом чувствовал, что наполняются у него не только легкие, но и весь он ширится
и растет, словно сказочный богатырь. И едет он средь искрящегося на солнце снега
уже не на почту с посылками для фронтовиков, а в тридевятое царство на выручку
тамошнего народа, и ждет его в тереме назначенная ему судьбой принцесса.
Прежде Сережка иногда вспоминал Катю, но без фантазий, ничего не добав-
ляя к тому, как он ее видел в реальности. А вчера вечером, когда дома заговорили о
поездке в Семеновку, что-то в нем дрогнуло, и воображение заработало, невольно
подыскивая подходящую обстановку и слова будущей встречи.
О Кате подумала и мать.
Вечерами, когда начал выздоравливать, Сережка рассказал матери, как ему ра-
боталось в городе и как он сумел добраться домой. Обо всем понемногу: о баржах
и лейтенанте, о казенной кормежке, о попутной машине и ночевке в стогу; о семье,
приютившей его на ночь, и, наконец, о селедке, которой он с ними поделился. Мать
внимала ему молча, изредка покачивала головой, подтверждая, что так оно все и
должно быть. Быстрые спицы мелькали в ее руках, подхватывая слова на лету и
вплетая их вместе с нитью в вязанье. Когда он упомянул о пропавшем без вести
хозяйском сыне, мать насторожилась, замерла на мгновение, будто петли считала. А
имя девушки, показалось Сережке, повторила беззвучно; запомнила.
Сережкина поездка в соседнюю деревню ее встревожила.
— Ты... — начала было и замолчала.
Но Сережка сразу — не умом понял, а сердцем: почувствовал — о чем ее бес-
покойство. Мать не хотела, чтобы он встречался с людьми, чей родственник пропа-
дает в неизвестности. Кроме суеверного чувства, что такая встреча — как и всякий
другой грех, совершенный дома, — каким-то непостижимым образом навредит
мужу, ее тревожила забота о детях. Если после многих дней неизвестности обнару-
жится, что старший Узлов тоже, как и Катин брат, пропал без вести, то потом ведь