Исаак ГОЛЬДБЕРГ
ê
76
— Это что значит? — вспыхнула Желтогорячая.
— А то значит, что о Харбине еще рано тебе толковать... Кто поедет, а кто и нет...
— Финтишь?! — подбоченилась Желтогорячая. — Ну, постой, я с тобой по-
позже, попозже поговорю!
— На постели?! — захохотал хорунжий.
Пили с подъемом, с треском. Кончился утомительный (да и опасный!) поход.
Худшее осталось позади.
Пили за будущие победы, за свержение насильников, захватчиков власти, жи-
дов. Пили за святую Русь, за порядок. Пили за женщин (настоящих, не за этих вот!).
Пили шумно, весело, угарно.
Подпившая Королева Безле, переходя с колен на колени (тяжело ее, корову,
держать, а мягкая!), смеялась и болтала.
— Донесли ноги в целости! Ха! Да только много чего-то по дороге растеряли!..
— Не болтай, Королева Безле!.. Не болтай, коо-ро-ва!..
— Куда у вас солдаты-то делись? Разбежались!?
— Не твоего ума дело! Заливай горлышко... На-ко ополосни!
—Нет, вы скажите, —пьяно упрямилась толстая, —почему вы войско-то свое
растеряли?!.
— Уймите ее!.. Уймите эту корову!
А кто-то наглый, пьяно откровенный кричал ей.
— Да ты пойми, дура!.. Пойми — нам же лучше, что эта сволочь разбрелась!..
Куда она нам?!. К черту!.. К черту!.. Гуляй, душа!
В большой пятистенной избе, откуда выгнали хозяев, грохот дрожал в сизом
дыме (накурили господа офицеры), вздрагивали огни свеч, колебались, замирали.
Королева Безле накричалась, нахохоталась и вдруг притихла. Ударило, видно,
в голову вино. Забилась она в угол вялая, стала неинтересной мужчинам. Расплы-
лась, осела. Потормошили, помяли, оставили.
И вот, врываясь в нестройный, бестолковый шум, заплескался вдруг, задрожал
бабий плач. Острый, режущий — такой, каким в деревнях бабы, обездоленные не-
счастьем, душу свою успокаивают.
Оторопели на мгновение, стихли гулеваны. Чего это с Королевой Безле? О чем
это она разливается? А она перегнулась, подперла голову разлохмаченную толсты-
ми руками, раскачивается из стороны в сторону и плачет, причитает.
— Ой! бедненькие, голубчики!.. Ой, жалко мне, жалко вас!.. Косточки ваши
по деревням, по лесам гниют! Ой, не дождались вы отдыха, не дожили... Сколько
женских слез по вас прольется! Сколько горя после вас осталось!.. А-а! А-а!..
Прошло первое ошеломление — накинулись на Королеву.
— Перестань, дурища! Не порти обедню!
— Да кого ты оплакиваешь, корова?
— Кого тебе жалко? О ком воешь?
Не переставая раскачиваться и плакать, Королева Безле ответила.
— Всех мне жалко... вот тех, кого по дороге растеряли... Подполковника Недо-
четова... вдову его жалко!.. Всех мне, голубчики, родные мои, жалко!.. Вас жалко...
А-а! А-а!
Оставили Королеву Безле. Пьяные это слезы, вино это плачет. И смешался
вновь вспыхнувший пьяный гам с плачем, с причитаньями. Пьяную разве уймешь?
Хорунжий гикнул, топнул ногой и, заваливаясь и качаясь, пошел в пляс. Жен-
щины зашлепали в ладоши, завизжали: стали хорунжему пару поддавать. Желтого-
рячая поерзала, потрясла плечами, выпрыгнула на середину тесной избы и встала
против плясуна. Кто-то засвистел, защелкал. Пляшущие дернулись, оторвались от
грязного пола и понеслись. Кругом все затопало, завизжало, закружилось...