Упрощенная HTML-версия
Исаак ГОЛЬДБЕРГ
ê
80
Круглое лицо наклонилось над вдовой, полная мягкая рука провела по лбу: как
больного ребенка ласкает.
—Мы думали, что вас ранило, а это вы с испугу. Да пальцы поморозили.
Валентина Яковлевна приподнялась, поглядела вокруг. Кроме этой толстой, с
добрыми глазами, в избе было еще много женщин.
Многие курили, некоторые лежали на лавках; трое метались по избе; и все
крикливо разговаривали, горячась и споря.
— Будет вам! — обернулась к ним толстая. — Тут человек болен, а вы галдите!..
— Мы все больные! — огрызнулась одна из метавшихся. — У нас у всех не-
рвы... Мы больные!..
Вдова огляделась и узнала. Она сморщилась: сколько раз в походе коробило
ее от встречи с этими женщинами! Сколько раз, когда жив был подполковник Недо-
четов, когда был он в силе — сколько раз она спорила с ним, а он смеялся, говоря,
что женщины эти нужны, что они поднимают дух самой надежной части отряда —
офицеров!
Вдова болезненно, брезгливо сморщилась.
— Почему я здесь? — спросила она у толстой.
Та виновато улыбнулась и тихо сказала.
—Мы ведь все пленные. Нас, женщин, всех собрали сюда... Ну и вы с нами...
— В плену?.. Разве наши разбиты? Разве красные?..
Вдова внезапно все вспомнила: и неожиданный грохот выстрелов, и крики, и
лошадей, силившихся что-то увезти вскачь, и рыхлый, мокрый снег, забивавшийся
за шею, в рукава, под шубу. Вспомнив, она почувствовала ноющую тягучую боль в
руках. И с этой болью пришла другая боль.
— А где же остальные?.. Штаб, офицеры? — взволнованно спросила она.
—Штаб убежал. И много офицеров. Все красильниковцы... которые уцелели...
А нас бросили...
— А гроб? — впилась глазами в нее, замерла вдова. — Где гроб?
— Гроб здесь... отбили его красные.
— За него сильно боролись? — заблестела глазами Валентина Яковлевна. —
Это верно — вокруг гроба шла горячая схватка?
— Да... Там много трупов... Когда нас утром вели — нас ведь из всех изб соб-
рали сюда — мы видели гроб на санях и возле него трупы...
Толстая хотела еще что-то сказать, но взглянула на вдову и промолчала.
А та прижала обмотанные носовыми платками руки к груди и, глядя куда-то
поблескивающими, потемневшими (и потеплевшими) глазами, задумалась.
Женщины кругом визгливо кричали, переругивались, спорили.
Одна — высокая, растрепанная, в распахнутом (голая грудь тепло розовела)
шелковом кимоно, стояла у стола и, перекрикивая всех, звонко орала:
— Вот помяните меня — выведут они нас всех, да отдадут на потеху этим
мужикам!.. Вот помяните!.. А я не дамся! Я не дамся!... Пусть лучше убьют!.. Да
никогда... Да ни за что с этой сволочью!..
— Привыкла к офицерью? — подошла Королева Безле (задумавшуюся вдову
она смущенно оставила в стороне). — Да тебя, голубушка, не спросят!.. Нас и рань-
ше-то не спрашивали, а теперь и подавно.
Женщины заговорили все враз:
— Если бы хоть комиссарам роздали, а то целой роте — ведь это ужас!..
— Они все с сифилисом! От них пропадешь!..
— Да верно ли? Может быть, это так, слух?!