Упрощенная HTML-версия
ГАРУСНЫЙ ПЛАТОК
ê
101
— Ага.
— В-о-он как! А я-то думаю, башку ломаю, как их к новой жизни пристроить.
Это все дедова работа, плоды Ефима Васильевича. Ране из-за вас круглого процента
не получалось, и теперь хотите так. В детдом не хошь, в колхоз не хошь, индиви-
дуальничать хошь, чтоб тебя... Ладно, посмотрим, что получится. Хо! Хо! Хо! Горе
мне, Минька, с вами. Тут у меня деньжонки есть. Они по вашей статье. Я вам с
Лидкой по костюму хоть куплю.
— По ко-стю-му! — протянул Минька.
— И тут не ладно?
— Нам не костюм надо. Хомут.
—Хому-у-у-т! — удивился Спиридон и откинулся на спинку стула. — Будь ты
неладный! Ты и в самом деле хозяйничать собрался. Хомут ему. Хо! Хо! Хо! Ясный
ответ. Будет хомут, Минька. Завтра в город поеду.
Глаза Спиридона засверкали умиленно. В коридоре, провожая, показал сторо-
жу на парнишку:
— Вот клоп! Не надо ему костюма, надо хомут. Будет хомут, а иди-ка пока
домой, домашничай.
Как вырвалось у Миньки «хомут», он и сам объяснить не мог. Может, потому,
что хомут у Гнедка был стар и великоват, а может, потому, что корень-то сбруи не
шлея, не седелко — хомут. «Хомут есть — можно ехать, без него, хоть будь все, не
поедешь», — думал Минька, шагая от председателя. Начал он, Минька, хорошо, с
хозяйства, а не с нарядов, пустяков разных. Так помаленьку все обновить можно. Не
вошел он сразу в избу, а в стайку пошел и впотьмах ее остановился, прислушиваясь
к сочному хрумканью, машинально взял лопату и завыгребал побрякивающие кон-
ские шевяки, выбросил их за воротцы и оглянулся, услышав тихое миролюбивое
ржание. Поманил Миньку зелено-огнистый блеск глаз. Погладил Минька подборо-
док коня, а Гнедко раза два его подтолкнул мордой легко. Толкнул, почесался ухом
о Минькино плечо и покряхтел, отдуваясь. Минька пошарил в карманах крошек,
щепотку насобирал и на ладошке поднес коню. Гнедко обнюхал ладонь, похлопал
губами и пофыркал. И когда Минька ухватился за его шею и зарылся лицом в гриве,
не отшатнулся, не поднял головы, ниже еще опустил ее, порокотал тихо и опять
вздохнул.
Дело пошло так, что Минька школы не бросил; но посещал ее не всегда и вел
себя в ней совсем по-другому. Он не щелкал малышей по лбу, не устраивал кучу
малу, не носился по школьному двору без шапки. Он стоял в сторонке, оценивая ре-
бячью игру грустным взглядом, и ребятишки не теребили его, словно он болел чем.
За партой не тянул руки, не вскакивал, а глядел на учительницу, и та по привычке
обращалась к нему:
— Ты, Миня, уже решил? Ну-ка отвечай. —Минька спохватывался и краснел,
потому что думал о доме, и в голове мешались разные заботы.
— Не решил, значит, Миня?
— Да нет еще, — отвечал он и склонялся над тетрадкой, и книжная задача
казалась ему забавой, и школа, и все дела в ней казались игрой, которая отходила
от него по возрасту. Раз в школу наведался Спиридон. Он поздоровался с учитель-
ницей за руку, спросил об Осинкине и тут же увидел его сам. Он подманил Миньку
и шепнул ему на ухо, отчего бороздка на лбу парнишки разгладилась, лицо как-то
подменилось, и в глазах появился осторожный интерес.
— Правду говорю, пойдем-ка, — сказал Спиридон.
В сельсовете подле печки стоял новый хомут, каких Минька никогда не видел.
В коридоре густо пахло свежей кожей. Сыромятные гужи, как уши, смято повисли,
клешни насечены рубчиками под елочку и завязаны мягкой желтой супонью.