Упрощенная HTML-версия
ПАНТЕЛЕЙ
ê
143
интерес ко мне, ничем не приметному парнишке, каких он учил сотни, может, тыся-
чи. В тот вечер он как бы выговорился сполна или, быть может, смущен был своей
откровенностью— мы неделю не беседовали с ним. Мы в одно время поднимались
по утрам. Я уходил за водой и наливал ею бачок и умывальник. Затем я варил кар-
тошку, и мы торопливо ели ее, политую постным маслом. По две смены работал
учитель и на час выходил подышать воздухом. Под вечер садился за проверку тетра-
дей. Скоро приходили ликбезники, и начиналась третья смена. В десять часов осво-
бождался от трудов и тихо высвистывал «Сердце красавицы», довольный итогами
дня. Раз он остановился передо мной, расставив ноги и уперев в бока руки.
— Слушай-ка, у меня идея, браток, — сказал он весело, за плечо подвел меня
к столу и усадил. — Будешь учить ликбезников?
Я не ожидал такого предложения и растерялся, конечно.
— Я серьезно говорю, Саня. Грамота у тебя шла хорошо. Где затруднишься —
а я зачем? Не подумай, что нагрузку хочу свалить на тебя. Я конь дюжой. Нет, черт
возьми, это здорово бы. Александр Карпыч — звучит-то как!
— Я все забыл, — сказал я.
— Вот и надо вспомнить. Я поговорю в сельсовете, думаю, согласятся, а ты не
отказывайся. Это ведь для тебя шаг, и шаг значительный.
— Была не была! — махнул я рукой, соображая: получится — хорошо, не по-
лучится — хуже от того не стану.
Я домывал пол в классе, когда ко мне быстрым шагом подошел Семен Семе-
нович.
— Все уладилось. Урока два посидишь у меня, поприглядишься и начинай.
Я оглядел свой наряд, и учитель заметил это.
—Мы так сделаем. Я кончаю занятия и отдаю тебе пиджак. Не беда, что вели-
коват. Купишь со временем. Ты не робей, главное. И не выказывай, что мало знаешь.
Помни, что ученики твои вовсе неграмотные. Понял?
— Ага, — ответил я привычно деревенским словом.
Учитель громко захохотал, обнял меня, охваченный одному ему знакомой ра-
достью. Я же был смущен и подавлен предстоящим, страх вселился в меня и сжи-
мал сердце. Я цепенел от мысли, что придется выйти на люди. Страх так измучил
меня, что я лишился сна и рисовал, рисовал себя в новом положении, мускулы мои
напрягались, я начинал часто дышать. «Александр Карпыч», — слышался чей-то
голос, и я прятался под шубенку и замирал.
В памятный день, одетый в учителев пиджак, я вошел в класс и схватился ру-
ками за столешницу. Коли бы кто в эту минуту попытался меня позвать, я пошел бы
со столом в руках. Видно, такое оцепенение мое продолжалось долго, но вот я по
деревенской привычке швыркнул носом и плюнул на пол.
— С этого, Санька, и начинал бы, — пробасил брат Нефед.
Все засмеялись, и тут в полутьме я увидел бороды и глаза людей. Брат сидел за
первой партой и удивленно таращил глаза, словно хотел сказать: не видите, что ли,
это же наш Пантелей. Я начал цепенеть вновь, но Осип, сосед наш, выручил:
— Саня, проверь-ка, ладно ли я задачку решил?
Онемелой рукой я взял листок и тут только ожил и заговорил:
— Ошибка у тебя, дядя Осип, ошибка.
— Мелешь, Саня, не мог я ошибиться, — подзадоривал Осип меня, вылезая
из-за парты.