Алексей ЗВЕРЕВ
ê
146
Хоть ликбез и не настоящее учительство, но слава обо мне скоро обошла село.
Баба шла за водой и назвала меня по имени-отчеству. Пораженный этим, я сбился
с шага. Первый раз за зиму я шел домой. Меня одолевала робость, словно ничего
не произошло со мной и не одет я был в пиджак, купленный учителем на барахол-
ке. Пиджак был перелицован, и на локтях мастерски вшиты заплатки. Заметить их
можно, только приглядываясь. Катанки сменить не удалось, я шел домой попочи-
няться. С тягостным чувством я перешагнул порог. Пахнуло печеной картошкой.
Братишка Васька крикнул с печки:
— Пантелей пришел!
Нефед дотянулся до уха его и крепко дернул. В избе все молчали, охваченные
неловкостью. Отец заглядывал зачем-то в промороженное окно. Я стащил с себя
катанки и примостился к окну, в подоконнике всегда торчали шило и иголка с пос-
теганкой. За плечами я почуял теплое дыхание отца.
— Кто же сырые катанки починяет? — заметил он.
Я отмолчался, тогда он добавил:
— Ну да когда тебе сушить. Работаешь.
Мать стащила с печки отцовы катанки и поставила у ног моих.
— Надень, пол-то ледяной.
Брат отыскал шило половчее.
— Пробуй-ка этим.
Невестушка пропела:
— Чашку чая бы выпил.
Я склонился над катанками еще ниже. Я ничего не соображал, механически
работая руками. Когда разогнулся, поймал на себе взгляд отца. Знал ли я глаза его
раньше? Я боялся в них глядеть. Они давили меня, невидимые, толкали в спину,
били по рукам. Я удивился, пораженный: серые глаза его казались виноватыми. Я
подумал, не ошибался ли в отце? Может, он и не был ко мне злым? Грусть в глазах
отцовых, какое-то раскаяние так поразили меня, что я не мог больше быть дома.
Накинув шубенку, я выскочил из избы.
Смешным и печальным событием обозначилось начало моего учительства.
Раз в воскресенье Семен Семенович ушел к жене на Заимки. Вечером вернул-
ся опечаленный.
— Такое дело, Саня, Григорьевна моя заболела. Фельдшер ничего не может
поделать и в город велит везти. Как мне быть с ребятами? Ума не приложу, — сказал
он и уставился в пустующий класс.
— С ребятами? Я и останусь!
Благодарным взглядом окинул меня учитель.
— Сладишь ли? Это не взрослые.
— Слажу! — заверил я. — Ну как-нибудь. Ведь всего два дня.
— Не закрыть ли на эти дни школу?
— Как хотите, Семен Семенович, а я вроде уж пригляделся к вашей работе.
— Вот какое немудрое дело наше, — осуждающе покачал головой учитель. —
Давай сегодня пораньше убирайся, и за план возьмемся. План хороший вместе со-
ставим. Пособия приготовим. Голову, поди, не снимут за это.
До позднего часа мы составляли с учителем план. Все мне было ясно. В задач-
ке и грамматике сам разобрался. Учитель похвалил меня и вроде веселее стал. Но-
чью я проводил его за реку к поезду. Вернувшись, будильник поставил у самого уха,
а было хоть не ставь: часто пробуждался, не зажигая огня, вглядывался в глухую