Упрощенная HTML-версия
В СОРОК ВТОРОМ
ê
241
— Я не сержусь, — ответил я вполголоса. Опять мне стало приятно, что я вел
себя мужественно, хотя это неправда: я не забыл, как меня трясло от одного вида
скальпеля. Я вспомнил про ягоды и отдал пакет Наде.
— Что это?
— Была малина. Ешь, не бойся — хорошая ягода.
— Похоже на варенье, — рассмеялась она. — Но все равно вкусно. Спасибо.
На скамейку втиснулись еще двое. Нас совсем прижали друг к другу, и я поло-
жил руку на теплое Надино плечо, но она сразу убрала ее. На улице еще не стемне-
ло, когда кончился сеанс.
— Я провожу тебя, — сказал я.
Улочка, по которой мы шли, была пустынна и тиха. Козы и телята лежали под
заборами, мусолили жвачку и смотрели на нас. Сквозь щели тротуара пробивалась
трава, грядками обозначая границы плах. Над кладбищенской рощей висела туча
розовой пыли: с пастбища гнали стадо.
Из-за костылей нам было тесно на тротуаре. Надя шла чуть впереди и предуп-
реждала, где ненадежные доски. Я молча сердился на нее. Получалось, будто не я
провожал ее, а она меня. Мы шли как раз мимо госпитального забора.
—Вот ты и дома, — сказала Надя, останавливаясь. Это уже был явный подвох
с ее стороны: она нарочно привела меня к госпиталю.
— Где ты живешь?
— Я дойду одна. Тебе тяжело будет — это далеко.
— Где ты живешь? — повторил я со злостью.
— Там, — показала она в сторону заката, — за оврагом.
— Пойдем! — Я вонзил костыли в дорожную пыль. Моя злость постепенно
проходила. Скоро Надя остановилась.
— Иди назад, не упрямься. Ты опоздаешь к отбою. Там дальше овраг, он глу-
бокий, — убеждала она меня. — Тебе трудно будет.
— Не твое дело.
Она не обиделась.
— Пойми: ты же первый раз вышел и сразу так много пройти — этого никто
не сможет. Ты проводишь меня в другой раз...
— Зачем ты пошла со мной? Зачем привела меня к госпиталю? Думаешь, я без
тебя дороги не нашел бы?
Я сознавал, что говорю глупо, пытаясь грубостью заглушить противную жа-
лость к самому себе, и, пересилив себя, замолчал.
— Я думала, так будет лучше. Ну, я очень, очень прошу тебя, вернись...
Я остался посредине дороги на растопыренных костылях. Надя была уже да-
леко. Она уходила в полукруг багрового солнца, ее защитная гимнастерка и юбка
казались черными. Когда ее не стало видно, я пошел назад.
Вскоре я бросил костыли и стал учиться ходить с тросточкой. Весь день ко-
вылял вокруг школы по тропинке. Раненые наблюдали за моим усердием из окон и
подбадривали незлобными насмешками. Мои старания пошли на пользу: через два
дня я ковылял по двору уже без особого напряжения.
В Надино дежурство я не спускался вниз: мне казалось, что я зол на нее и не
хочу ее видеть. Что это не так, я понял, когда встретился с нею. Мы увиделись возле
школьного забора. Надя торопилась домой.
— Ты на меня не сердишься больше? — спросила она.
— Нет, — сказал я, и это было правдой. — Я провожу тебя немного, я теперь
хожу без костылей. —Мы вышли на улицу. Вдалеке у колодца две женщины черпа-