Упрощенная HTML-версия
ê
АЛБАЗИНСКАЯ КРЕПОСТЬ
33
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
АЛБАЗИНСКАЯ КРЕПОСТЬ
Корабли Ярофея Сабурова ранней весной уплыли на Амур. Казакам Амур ка-
зался больше Лены, и вода его не переливалась ржавой желтизной, как в Олекме.
Амур раскинулся безбрежной сизой гладью. Когда поднимался серый туман и солн-
це показывало из-за гор свою багряную кромку, Амур казался светло-зеленым, щед-
ро осыпанным блеклыми пятнами. Изредка пробегал ветерок, Амур тускнел, жид-
кая рябь ерошила тихие заводи, колыхались прибрежные вербы. По левому берегу
спускались горы, покрытые голубой березой, серебристой ольхой, даурской сосной,
пихтой, лиственницей. По правому — тянулись луга.
Подымалось солнце. С юга дул теплый ветер. Казаки плыли у самого берега,
над головами плотным карнизом нависала зелень.
Ярофей Сабуров поднимал голову, жадно тянул носом влажный воздух. Сон-
ные листья трепетали, сквозь их сетку виднелись клочки синего неба.
Выше поднялось солнце, рощи расцвели нарядным ковром, пели, до этого не-
слыханные, голосистые птицы, трещали кузнечики, свистели суслики.
Ярофей и Степанида садились на корму дощаника, казаки переставали грести;
несло дощаники течением плавно, беззвучно. Все молчали; каждый в думах улетел
в поднебесные выси, позабыв ратные невзгоды и горести.
Тихо вокруг, не шумел лес, не колыхались травы. Сквозь зелень пробивались
горячие лучи, рассыпались они по воде мелкими пятнами. Степанида хватала Яро-
фея за руку.
— Ярофеюшка, глянь, какие кросоты!.. Цветисты, любы!.. А небо?..
Ярофей смотрел пристально ввысь. «Синь-то, синь какая, и нет ей ни края, ни
конца. Сомкнется она с далекими концами гор. Это и есть край. А вот подойди к
нему, опять убежит земля. Кто знает, где ее конец?»
Рядом сидела Степанида чуть дыша, сердцем своим догадывалась: сладкое,
заветное овладело Ярофеюшкой, вишь, как глаза его тепло светятся. А у самой тос-
кливо, зябко на душе. Опустила голову, закрыла глаза и жалуется в смутных молит-
вах и просит немногого. Устала она от ратных походов, от бездомной жизни, от не-
взгод... вот бы маленькую избушку, мирную, тихую. Чисто в ней вымыто, прибрано,
жарко топится печь, пахнет хлебом, медом душистым. Жилое русское место с икон-
кой святителя Николая в переднем углу. А в оконце глянешь — тишина ласковая,
цветут поля, ребятишки бегают, резвятся, курицы копошатся в пыли. Захлопнешь
оконце; спит на лежанке Ярофеюшка, избавленный от тягостных походных забот,
от страшных ратных дел. А потом свет этот растает, уплывет, и начнет корить себя
Степанида: «Баба я, глупая баба! Время ли о теплом угле плакаться, Ярофеюшку