Упрощенная HTML-версия
ê
АЛБАЗИНСКАЯ КРЕПОСТЬ
43
— Возле крепости русских найдена...
Чапчагир в гневе махнул рукой, Лампай поспешно вышел из чума. Чапчагир
схватил люльку и долго разглядывал ее у костра. Понял он, что бесславная гибель
его воинов и разгром — от измены. Чапчагир бросил люльку в пламя костра, хлоп-
нул пологом и поспешно зашагал к чуму Мартачи.
В чуме Мартачи тихо, полумрак. Сторожевая собака дремлет, уткнув морду в
шкуры. Маленький Шиктауль, прильнув к груди, спит на коленях Мартачи. Собака
заслышала шаги, вскочила. Мартачи оглянулась. Собака бросилась к выходу, узнав
хозяина, завиляла хвостом и забилась на прежнее место. Вошел Чапчагир, ногой
поправил сучья в очаге, огонь замигал светлыми всплесками, осветил чум. Чапча-
гир спросил:
— Отчего сын мой Шиктауль не спит в берестяной люльке?
Мартачи крепко сжала Шиктауля, вздрагивая, склонилась к нему. Чапчагир
выхватил из-за пояса нож. И тогда Мартачи подняла голову, вскинула ресницы и
синими горящими глазами уставилась в разъяренные глаза Чапчагира.
Чапчагир попятился. Мартачи распустила кожаные завязки на груди и гордо
крикнула:
— Ну, князь, бей!.. Бей в сердце!..
Темный сосок выскочил изо рта Шиктауля, он зачмокал губами, заплакал.
Лицо Чапчагира потемнело, узкие брови поднялись, по привычке он теребил ус.
Возле чума слышался топот, цоканье оленьих рогов, свист и крики:
— Хой! Хой!
— Халь! Халь!
Люди стойбища Чапчагира торопливо снимали чумы, собирали оленей и со-
бак. Чапчагир выпрямился; казалось, и костер, и Мартачи с сыном, и даже чум уп-
лывали, терялись в дымном тумане. Чапчагир схватил нож за конец лезвия и с раз-
маху бросил через костер. Нож вонзился в грудь Мартачи. По белой песцовой парке
темным шнуром поползла струйка, она плыла по оленьим шкурам к ногам князя.
Князь вскинул полог чума, вышел. Густое молочное небо свалилось с высоты
на землю, придавило высокие горы, придушило тайгу. Князь огляделся, сорвал с
пояса череп рыси, бросил на землю, прижал ногами, шептал: «Худое растоптал!
Худое растоптал!»
Поднял голову: по долине узкой тропой шагали олени. Вожак вел караван на
восток. Князь опустился с пригорка и, не оглядываясь, кинулся догонять уходящий
караван.
...На месте стойбища князя стоял одинокий чум. Угасающий костер вспыхивал
последними блестками, тусклые языки пламени пробегали по мертвому лицу Мар-
тачи. Она лежала на шкурах, судорожно прижав к груди Шиктауля. Под открытый
полог в чум врывался ветер и трепал светлые пряди волос Мартачи.
А вокруг синела бескрайняя тайга, тонули в белесом тумане золотые горы...
Вновь неугомонное Ярофеево желание — пленить эвенкийского князя Чапча-
гира и отвоевать полонянку Марфу Яшкину — окончилось неудачей. Но поход на
Чапчагирову рать упрочил за казаками славу храбрых воинов, в бою несокруши-
мых. Слава та и страх перед казаками прокатились по всему великому Амуру и еще
больше укрепили силу Албазинской крепости. И казалось, будет стоять крепость
как неприступная скала.
Вернулись казаки в крепость довольные, веселые. Победа над Чапчагиром
опьянила, вскружила головы многим. Казаки хвалились:
— Нет супротив нас силы!.. Сокрушили ворога начисто!
— Очистили леса амурские! Вот заживем-то — и богато и привольно!