Упрощенная HTML-версия
Леонид БОРОДИН
ê
468
— Нет, я не могу тебя туда пустить, ты просто не соображаешь, о чем гово-
ришь! Ведь ты, если сядешь рядом с Байколлой, забудешь свой мир и всех, кого знал
и любил! Из всех чувств твоих тебе останется только печаль небытия...
Я все равно не понимал ее слов, и мне не хотелось их слышать, я хотел только
скорее перестать жить.
— Все равно не пойду домой, если не пустите! — прервал Сарму на полу-
слове.
—Неужели это действительно так! — тихо проговорила она. —Неужели мес-
то печали не может быть пустым! Но ведь тогда все, что ты сделал раньше, было
напрасным, и, значит, я права!
— Я замерз! Пустите меня к Байколле!
Сарма собиралась рассуждать, а меня тошнило от ее рассуждений.
— Ну что ж! — сказала она. — Иди, а мне надо будет много, много думать!
Ей тоже было невесело, да пусть, как хочет...
— С моей дочерью... с ней что-то случилось? — встревоженно спросил Бай-
колла, увидев меня.
— Нет, нет! — успокоил я его. — Она живет... ей хорошо... Я пришел к вам
насовсем!
— Насовсем?
— Я теперь буду с вами!
Я подошел к креслу и хотел тут же сесть в него. Но Байколла остановил меня
рукой.
—Мальчик, понимаешь ли ты, что делаешь?!
—Не хочу жить! — крикнул я, потому что кончалось мое терпение, и, подныр-
нув под его руку, к опустился в кресло Ри.
Ведь как бывает, иногда заснешь на минутку, проснешься, и кажется тебе, что
ты спал долго-долго, и будто сон видел длинный с целую ночь, а спал всего одну
минуту.
А бывает наоборот. Заснешь, спишь целую ночь, не видишь никаких снов,
проснешься, и кажется, будто и не спал вовсе, а лишь задремал на мгновение.
Со мной произошло что-то подобное. Как только я коснулся кресла, сразу стал
проваливаться куда-то и лишь успел рукой нащупать руку Байколлы, а голова уже
сама опустилась на эту руку. Я не умер, но и не жил, у меня не стало никаких чувств,
но я чувствовал себя, и для меня не стало времени, я словно превратился в точку,
для которой нет ни времени, ни пространства, и есть только знание о себе. Ничто не
свершилось и ничто не происходило в моем сознании, потому что не стало разницы
между мгновением и вечностью.
Мне показалось, что я меньше чем через минуту открыл глаза, и потому был
чрезвычайно удивлен, увидев перед собой Друга. Ведь я оставил его привязан-
ным к конуре. Друг тянул меня за пальто с кресла, а я никак не мог понять, что
происходит.
— Сарма зовет тебя! — сказал Байколла. — Что-то случилось наверху!
Сам подняться с кресла я бы не смог, потому что у меня не было желания
вставать. Но Друг буквально выдернул меня за пальто с кресла, и сразу жизнь будто
включилась в меня или во мне, сразу мысли, еще неясные и бессловесные, затормо-
шили мозг, и все остальные чувства, коих мы не замечаем в себе, привыкнув к ним,
проснулись и загомонили, оглушая и ослепляя.
Я понял только, что надо идти наверх, и по тому, как нервничал Друг, я дога-
дался, что идти надо быстрее.
Не было предела моему удивлению, когда, выйдя из пещеры, я был ослеплен
солнечным светом. Ведь мне по-прежнему казалось, что я просидел в кресле лишь
одно мгновенье, а на улице был день, и судя по солнцу, даже вторая его половина.