Упрощенная HTML-версия
Евгений СУВОРОВ
ê
512
Постой-постой, а почему все-таки не ночью? Ну-ка, ну-ка… Боишься? Чего?
Сейчас скажу чего.
Дорогу-то я знал — раза два подростком ездил с отцом на мельницу.
Побоялся я бежать ночью, наверно, из-за раненого медведя…
Сейчас ведь палят по всему живому: в самый разгар лета не щадят ни зверя,
ни птицу… И я, стрелявший по птицам всего один день (был у меня в жизни такой
день), я, убивший всего одну птицу из тех, по которым обычно не стреляют, был
уверен, что та птица не прощена мне, ее предсмертный крик я нет-нет да иногда
слышу. И обязательно мне за нее отомстит как-нибудь раненый медведь…
Или это была обыкновенная трусость — бежать ночью по тайге? Или я пове-
рил отцу, что Совкиной дочери не нужен такой, как я? Или боялся разочароваться в
Совке и Совкиной дочери — вдруг она окажется как все, то есть обычной деревен-
ской девчонкой с накрашенными глазами и пышной прической?.. А может, я начал
привыкать к более спокойной жизни? Или еще что-нибудь хуже?.. Почему, прежде
чем сделать что-нибудь, совершить какой-нибудь поступок, я на сто рядов все пе-
редумаю: всего-то дела иногда, сущий пустяк, а я держусь, как будто мне битва при
Ватерлоо предстоит? Нередко я заранее настраиваю себя на поражение — вот как с
Совкиной дочерью. Одним словом, человек я не очень-то уверенный в себе.
Ума не приложу, откуда взялась эта неуверенность?! В семье у нас никого та-
ких нет: каждый отлично знает, что он делает, что ему нужно. А я свою личную
жизнь не могу устроить! С красивой девчонкой лень познакомиться! Тут одних меч-
таний недостаточно: тут надо действовать, а не рассуждать! Уж если отец сказал,
что Совкина дочь не пойдет за меня, значит, он хорошо знал меня и был уверен, что
никуда я не побегу… И вот это для меня самого загадка! Знаю, что надо не идти,
а бежать, сейчас же, а я лежу, слушаю, переживаю, проникаюсь — и не больше. А
может, потому и слушаю с интересом про Совку и Федю, про Игната и Аграфену,
про лейтенанта, что люди эти характер имеют! Да и мой отец тоже. А вот я…
Мне хотелось поскорее узнать, чем же все кончилось, да и время приближа-
лось к утру, и я спросил:
— Совка вышла за Федю?
Я услышал, как прозвенела тонкая металлическая крышка от баночки из-под
конфет, на которую отец положил папиросу, а ответа не было.
«Наверное, не хочет заскакивать вперед, — подумал я, — будет рассказывать
все по порядку…»
Но я ошибся.
До меня донеслось всего одно слово, произнесенное коротко, решительно и с
огорчением:
— Нет.
— Но почему?
— А этого в трех словах не расскажешь… В этом-то и вся история…
— Какая история? — Я огорчился, наверное, не меньше, чем отец. Он это по-
чувствовал и уже более мягким голосом сказал:
— А ты подумай.
Я долго молчал. Мне пришла в голову странная мысль: может, отец закончил
так, за что-нибудь рассердившись на меня? Все у них должно было наладиться, уж,
кажется, больше им ничто не мешало! Федя любил Совку… Да и Совка не была к
нему равнодушна… Вдруг стало обидно, что отец не приукрасил конец, даже если
у Феди с Совкой ничего не вышло. Неужели ему трудно было?
— Ничего не понимаю, — сказал я. — Она что, совсем его не любила?
— Уж если она кого любила, так только Федю, — нисколько не сомневаясь,
сказал отец.