Упрощенная HTML-версия
Владимир ЗАЗУБРИН
ê
114
— Помилуйте, товарищ Срубов, у прислуги купил. Ровно за двести рублей.
Бросил на стол две сторублевки. Крутяев взял и подал руку. Срубов показал
глазами на стену: «РУКОПОЖАТИЯ ОТМЕНЕНЫ».
Крутаев опять слащаво растянул губы. Расшаркался в низком поклоне. Стоп-
танными галошами, прилипая к полу, зашмыгал к двери. А Срубову все хотелось
запустить ему в сгорбленную спину пресс-папье.
В раскрытую дверь из коридора шум разговора и топот — чекисты шли в сто-
ловую обедать.
Вечером было заседание комячейки. Мудыня и Боже, полупьяные, сидели,
бессмысленно улыбались. Соломин, только что вернувшийся с обыска, сосредото-
ченно тер под носом, слушал внимательно. Ян Пепел сидел с обычной маской серо-
го безразличия на лице. Ежедневно хитря, обманывая и боясь быть обманутым, он
научился убирать с лица малейшее отражение своих переживаний, мыслей. Срубов
курил трубку, скучал. Докладчик — политработник из батальона ВЧК, безусый па-
рень, говорил о программе РКП в жилищном вопросе.
Рядом в читальне беспартийные красноармейцы из батальона ВЧК играют в
шашки, шелестят газетами, курят. А переводчица Губчека Ванда Клембровская иг-
рает на пианино. Красноармейцы прислушиваются, качают головами.
— Не поймешь, чего бренчит.
Звуки каплями дождя в стену, в потолок, глухой капелью по лестницам. Срубо-
ву кажется, что идет дождь. Дождь пробивает крышу, потолок, тысячами всплесков
стучит по полу. Вспомнил Левитана, Чехова, Достоевского. И удивился: почему? И,
уже уходя с собрания, понял: Клембровская играла из Скрябина.
- IV -
Руки прятали дрожь в тонких складках платья. Полуопущенные ресницы за-
крывали беспокойный блеск глаз. Но не могла скрыть Валентина тяжелого дыхания
и лица в холодной пудре испуга.
А на полу раскрыты чемоданы. На кровати выглаженное белье четырехуголь-
ными стопочками. Комод разинул пустые ящики. Замки в них ощерились плоскими
зубами.
— Андрей, эти ночи, когда ты приходишь домой бледный, с запахом спирта и
на платье у тебя кровь... Нет, это ужасно. Я не могу, — Валентина не справилась с
волнением. Голос ломался.
Срубов показал на спящего ребенка:
— Тише.
Сел на подоконник, спиной к свету. На алом золоте стекол размазалась черная
тень лохматой головы и угловатых плеч.
— Андрюша... Когда-то такой близкий и понятный... А теперь вечно замкну-
тый в себе, вечно в маске... Чужой... Андрюша, — сделала движение в сторону
мужа. Неуклюже, боком опустилась на кровать. Белую стопку белья свалила на пол.
Схватилась за железную спинку. Голову опустила на руки. — Нет, не могу. С тех
пор, как ты стал служить в этом ужасном учреждении, я боюсь тебя...
Андрей не отозвался.
— У тебя огромная, прямо неограниченная власть, и ты... Мне стыдно, что я
жена...
Не договорила. Андрей быстро вытащил серебряный портсигар. Мундштуком
папиросы стукнул о крышку с силой, раздраженно. Закурил.
— Ну, договаривай.