Упрощенная HTML-версия
Владимир ЗАЗУБРИН
ê
132
Один враг уничтожен. Теперь стена. Напрасно воображают поставить его к
ней. Расстрелять его никому не удастся. Он обманет всех. Пусть думают, что он
раздевается, а он ее топором. Прорубит и убежит.
Сзади в дверях бледное испуганное лицо матери.
— Андрюша, Андрюша.
Осыпалась штукатурка. Желтый бок бревна. Щепки летят. Еще и еще сильнее.
Топор соскочил с топорища. Черт с ним. Зубы-то на что. Зубами, когтями прогрызет,
процарапает и убежит.
— Андрей Павлович, Андрей Павлович, что вы делаете?
Кто это тянет его за плечи? Надо посмотреть. Может быть, двойник опять
поднялся с полу. Не насмерть его значит убил. Срубов пристально смотрит в глаза
маленькому коренастому черноусому человеку. Ага, квартирант Сорокин. Обыва-
телишка, в собесе служит. Надо держать себя с достоинством, подальше от этой
дряни. Гордо поднял голову:
— Прошу, во-первых, не фамильярничать, не прикасаться ко мне грязными
ручишками. Во-вторых, запомните, я коммунист и христианских имен, разных Ан-
дреев блаженных и Василиев первозванных или как там... Ну да, не признаю. Если
вам угодно обращаться ко мне, то пожалуйста — мое имя Лимон...
Отчего-то сразу устал. Голова кружится. Сил нет. Угорел, что ли? Проехаться
бы на автомобиле за город. Пожалуй, надо ПРОУЧИТЬ этого обывателишку. Оказы-
вается, согласен, даже рад. И мать тоже тут, улыбается, головой кивает.
— Прокатись, Андрюша, прокатись, родной.
В прихожей разрешил надеть на себя пальто. На голову самое легкое кепи. Чем
легче, тем лучше. В дверях обернулся. Мать что-то плачет. Вся дрожит, трясется.
—Мама, не забудь сегодня Юрику на завтрак котлетку...
Ничего не ответила, плачет. Автомобиль двигался почему-то не бензином, а
конной тягой. Да и тащила его какая-то заморенная клячонка. Ну, все равно. Глав-
ное, чтобы сидеть. И Сорокин ничего, можно даже поговорить с ним.
— Сорокин, вы знаете, я ведь с механического завода. Рабочий. Двадцать че-
тыре часа в сутки.
Все-таки сидеть трудно. Может быть, можно лечь? Надо спросить.
— Сорокин, кровать далеко? Я смертельно устал.
Ну и тип этот Сорокин. Чурбан с глазами. Молчит. Плохой кавалер— за талию
сгреб, как медведь.
Из-за угла люди с оркестром, с развернутым красным знаменем. Оркестр мол-
чит. Резкий, четкий стук ног.
В глазах Срубова красное знамя расплывается красным туманом. Стук ног —
стук топоров на плотах (он никогда не забудет его). Срубову кажется, что он снова
плывет по кровавой реке. Только не на плоту он. Он оторвался и щепкой одинокой
качается на волнах. А плоты мимо, обгоняют его. Вдоль берегов многоэтажные ко-
рабли. Смешно немного Срубову, что сотни едущих, работающих на них с плотны-
ми красными лицами, с надувшимися напряженными жилами поднимают к небу
длинные, длинные карандаши труб, чертят дымом каракульки на небесной голубой
бумаге. Совсем дети. Те ведь всегда в тетрадках каракульки выводят.
Туман зловонный над рекой. Нависли крутые каменные берега. Русалка с си-
ними глазами, покачиваясь, плывет навстречу. На золотистых волосах у нее крас-
ная коралловая диадема. Ведьма лохматая, полногрудая, широкозадая с ней рядом.
Леший толстый в черной шерсти по воде, как по земле, идет. Из воды руки, ноги,
головы почерневшие, полуразложившиеся, как коряги, как пни, волосы женщин пе-
реплелись, как водоросли. Срубов бледнеет, глаза не закрываются от ужаса. Хочет
кричать — язык примерз к зубам.