Упрощенная HTML-версия
ЩЕПКА
ê
131
тет партии, престиж Чека. И все дудочкой кверху, кверху, как в самое сердце сует ее,
ковыряет.
Рвет Срубов бороду. Зубы стискивает. Глазами огненными, ненавидящими
Каца хватает. По жилам обида кислотой серной. Жжет, вертит. Не выдержал. Вско-
чил и бородой на него:
— Понял ты, дрянь, что я кровью служил Революции, я все ей отдал, и теперь
лимон выжатый. И мне нужен сок. Понял, сок алкоголя, если крови не стало.
На мгновенье Кац, следователь, предгубчека, обратился в прежнего Ику. Пос-
мотрел на Срубова ласковыми большими глазами.
—Андрей, зачем ты сердишься? Я знаю, ты хорошо служил Ей. Но ведь ты не
выдержал?
И оттого, что Кац боролся с Икой, оттого, что это было больно, с болью смор-
щившись, сказал:
—Ну, поставь себя на мое место. Ну, скажи, что я должен делать, когда ты стал
позорить Ее, ронять Ее достоинство?
Срубов махнул рукой и по кабинету. Кости хрустят в коленях. Громко шурша-
ли кожаные штаны. На Каца не смотрит. Стоит ли обращать внимание на это нич-
тожество? Перед ним встала Она — любовница великая и жадная. Ей отдал лучшие
годы жизни. Больше — жизнь целиком. Все взяла — душу, кровь и силы. И нище-
го, обобранного отшвырнула. Ей, ненасытной, нравятся только молодые, здоровые,
полнокровные. Лимон выжатый не нужен более. Объедки в мусорную яму. Сколько
позади Ее на пройденном пути валяется таких, выпитых, обессилевших, никому не
нужных. Видит Срубов ясно Ее, жестокую и светлую. Проклятия, горечь разочаро-
вания комком жгучим в лицо Ей хочет бросить. Но руки опускаются. Бессилен язык.
Видит Срубов, что Она сама — нищая, в крови и лохмотьях. Она бедна, потому и
жестокая.
Но инвалид, объедок еще жив и жить хочет. А мусорщик с метлой уже пришел.
Вон сидит — дудочка кверху. Нет, он не хочет в яму. Его решили уничтожить. Не
удастся. Он сумеет скрыться. Не найдут. Жить, жить... Пусть остается на столе фу-
ражка. С хитрой ядовитой улыбкой к Кацу:
— Гражданин предгубчека, я еще не арестован? Разрешите мне выйти в клозет?
И в дверь. И по коридору почти бегом. А Кац, ставший опять Кацем, пред-
губчека, краснеет от стыда за минутную слабость. С силой крутит ручку телефона,
справляется у начальника тюрьмы, есть ли свободная одиночка. Закуривает, ждет
Срубова, твердо, спокойно подписывает постановление об его аресте.
Но Срубов уже на улице. На тротуарах людно и тесно. По середине дороги
длинные костлявые ноги разбрасывал широко. Руками махал. Волосы на ветру тор-
чком в разные стороны. Любопытные останавливались и показывали пальцами. Ни-
чего не видел. Помнил только, что надо бежать. Несколько раз сворачивал за углы.
Названия улиц, номера домов не играли роли. Важно было только скрыться. Зады-
хался, падал, вставал и снова дальше. Хлопали, открывались какие-то двери. Росла
надежда, что побег удастся. Не догонят...
И вдруг неожиданно, как несчастье, черная непроницаемая стена загородила
дорогу. А за спиной двойник. Он, оказывается, гнался все время следом. Не огляды-
вался — не видел. Теперь он доволен — догнал. Вон ртом хватает воздух, как рыба,
и рожу кривит.
Срубов не понимал, что он у себя на квартире стоит перед трюмо.
Страха перед двойником не было на этот раз. Моментально решил его уничто-
жить. Топор от печки сам прыгнул в руки. Со всего размаха двойника по лицу. На-
сквозь — от правого глаза к мочке левого уха. А он, дурак, в последнюю секунду еще
засмеялся, захохотал. Так с хохотом и рассыпался по полу сверкающими кусками.