Упрощенная HTML-версия
РАНЫ
ê
141
навливаемых опорных плит, вырастали и вырастали едва видимые холмы глины, и
где-то в утробе земли лязгали о камни лопаты. Все торопилось укрыться от налива-
ющегося света луны. С левого фланга, обходя щели и неровности, шел человек, и по
маленькой фигуре, по вольной шатучей походке и по сутулящимся плечам нетрудно
было узнать комбата Рубакова. Он подошел к Трунову, пошатался еще, словно уни-
мал свою походку, и спросил:
— Как? Окопался уже?
— Заканчиваю, — ответил Трунов.
С приглушенно выраженной досадой, с болью даже, с нажимом на главном
слове комбат сказал:
— Лопат мало. Лопат, а? Есть «студебеккеры». Мин в достатке. Лопат, этой
ерунды, нет.
— И табаку, — добавил полушутливо Трунов.
— Ну это полбеды. А вот лопаты — да, — сказал Рубаков и закачался в шаге,
и, как тень его размылась, Трунов подумал: «Славный мужичок. Отчего мне стано-
вится хорошо при встрече с ним?»
Во взводе его всех энергичнее работал Гневышев. Сноровисто и неторопливо
он выметывал из щели землю лопату за лопатой, хакая и, должно быть, отдувая
губы при каждом броске. Он был уже по грудь в щели, ворочался там в нательной
рубахе, скоро и ее стащил.
— Оденьтесь, — приказал Трунов.
— Да кто же видит меня ночью? — спокойно возразил солдат.
— Простынете.
Копать больше было некуда, и Гневышев, как на турнике, вывернулся из ямы
на лопате.
— Это вам щель, — предложил он, отряхиваясь.
—Мне роют, — сказал Трунов и кивнул на солдата, которому было приказано
изготовить щель для взводного, но тот работал медленно и неохотно, и Трунов, пе-
редумав, добавил: — Ладно. Рой и себе рядом.
Прошел месяц, как полк, в котором служил Трунов, оставил артцентр — ред-
кий сосняк, сыпучие пески и голодный паек. Пятая ночь начиналась на фронте, ры-
лась пятая огневая. Первые огневые держались недолго, по три, по четыре часа, и
время проходило в оборудовании батареи и в окапывании. Пристреляется первый
номер, каждое орудие выстрелит по разу, солдаты бросятся укреплять плиты, вы-
равнивать двуноги, а от ровика связиста уже летит команда:
— Отбой!
И уж с пригорка в окружении разведчиков и связистов шаром маленьким ка-
тится комбат, паруся полами шинели, придерживая о бок бьющийся парабеллум.
— Почему так скоро отстрелялись? — спросит Трунов комбата.
— Я не больше твоего знаю почему, — ответит он.
Но по тому, как бросали полк то на один участок, то на другой, по тому, как он
большее время свое находился на колесах и проделывал короткие марши, по тому,
как слева и справа и там оказывались те же артполки, те же батареи «катюш», дога-
дывались, что фронт противника прорвать не удавалось.
— Резиновый он у них, фронт-то, — сказал как-то комбат услышанное им сло-
во, и Трунов рисовал в своем воображении, как оттягивается и занимает прежнее
положение эта многослойная резина фронта. Теперь она лопнула. Трунов не разби-
рался в этих скачках, есть старшее начальство, которому положено знать больше.
Ему бы только на огневую, тут его работа, и тут он начальник над своими тремя рас-
четами и тремя орудиями — маленький начальник, неопытный и необстрелянный.
Год назад от классов, заставленных и завешанных полусработанными картинами, от