Упрощенная HTML-версия
Альберт ГУРУЛЁВ
ê
388
точно передает голос птицы. Причем, на самца один манок, а на самку — другой,
нежнее.
Магазин полон птичьими голосами. Только в этих голосах все-таки чуть-чуть
не хватает правды.
— Но почему ты так рвешь первое колено? В начале ведь на самца надо вы-
свистывать так: «тии-тии», а потом уж «ти-ти-ти». Вот. Ну-ка, еще. Или дай-ка луч-
ше я тебе сам покажу, как это делается.
И показывает. Хотя… хотя тоже фальшивит. Но даже от этих, не шибко взап-
равдашних голосов радостно на душе.
Скоро, очень скоро — открытие сезона.
ЗАТЕСЫ
Да и не заблудились мы тогда. Просто потерялась тропа и смешались нена-
долго стороны света, как это бывает в вагоне поезда: будто едешь в другую сторону
и никак от этого чувства избавиться не можешь, но пройдет время, и вдруг разом
все встанет на свои места. Сколько лет прошло, а помнится вот… И помнить-то,
в общем, нечего: так себе, пустячок, дымка, легкое головокружение. А помнится,
помнится.
Другие бы дни должны в память врезаться; и хоть они не забылись, а вот не
волнуют. Отчего так?
Ну, вот хотя бы это. В канун майских праздников перед ледоходом, потемну,
переходили с одним мужиком речку, — то ли Чуну, то ли Бирюсу. Ночь темная,
без луны. Единственный ориентир — неяркие подфарники ожидающей нас на том
берегу машины. На их свет мы и шли. И сам теперь не знаю, как такое могло полу-
читься: забрели впотьмах в странное место, и в какую бы сторону ни толкались, вез-
де под ногами всхлипывала вода. Пытались и в обратную сторону, по своим следам
идти, но и там оказалась вода. И уже затосковал я тогда…
Или вот еще. По весеннему льду перешли мы со старым другом Братское во-
дохранилище, а широкие прибрежные разводья переплыли на резиновой лодке. Но-
чью вызвездило, ударил морозец, и разводья покрылись льдом. Лед был тонким,
черным над глубинами, легко проламывался веслами. Когда я уже пробил дорожку
чистой воды через все разводье, неожиданно налетел набравший разбег над ледяны-
ми полями ветер, круто развернул лодку и чиркнул ею о ножевую кромку молодого
льда. Лодка охнула, враз скособочилась, и через сникший борт хлынула вода. А на
мне тяжелая, почти зимняя одежда. Да и пловец-то я не ахти какой.
И этот случай, хоть и остался в памяти, а не волнует. А помнится, помнится и
волнует другой день.
Тогда мы с Валентином впервые пошли в кедровую тайгу. Заключили дого-
вор на заготовку орехов и с самыми радужными надеждами двинули по незнакомой
тропе. Шли налегке, без груза, не несли даже малых запасов еды. Еще по зимнику
на базу, куда мы шли, были завезены продукты, и заключившему договор незачем
было ломать себе хребет тяжелым рюкзаком. До базы хоть и не близко, но с пути,
как нас наставили, сбиться трудно: нужно держаться горной тропы, по которой не-
давно прошли вьючные лошади, и следить за тем, чтобы не уйти по какому-либо
ответвлению тропы, где нет лошадиных следов.
Тропа и на самом деле оказалась вполне торной. Она неторопливо вилась с
увала на увал и вела все дальше и дальше вглубь тайги. Временами следы лошади-
ных подков надолго исчезали, но потом как добрый знак появлялись вновь. И когда