Упрощенная HTML-версия
Валерий ХАЙРЮЗОВ
ê
442
скучал по нему. Саяна старательно избегала встречаться со мной глазами, и мне ка-
залось, что она хочет забыть свою минутную слабость и свой, остановивший меня
торопливый шепот. Со всеми делами мы управились, когда на Прудово навалилась
темная ночь. Небо очистилось от облаков, с низин потянуло прохладой и свеже-
стью. Поочередно все сходили в баню, смыли дневную усталость, попили чаю, и я
поднялся наверх. На этот раз спать мне Саяна постелила на кушетке в своей дере-
вянной юрте. Перед тем, как выключить свет, я еще раз полистал книги Банзарова,
затем мне на глаза попался Конфуций, я полистал и эту книгу. Китайский фило-
соф полагал, что власть правителя священна и она дарована небом. Ни больше и
ни меньше! Про любовь и путешествия там ничего не было, и я, отложив книгу в
сторону, выключил свет. И тут же через оконное стекло, сквозь точно отштампован-
ные на монетном дворе листья, на меня глянуло близкое, как карта Геродота, небо,
на покатые плечи которого пуховой шалью был накинут подрагивающий Млечный
Путь. Хрустальное безмолвие звезд непостижимым образом указывало и на мою
причастность к этому неразложимому миру, который, заполняя собой все видимое
и невидимое, существовал не только там, за стеклом, но и во мне. Я знал, что через
минуту-другую с меня будет снято мое земное назначение, и на несколько часов я
перестану думать о Чингисхане, о монголах, о тех местах, где прошло мое детство,
и о том непростом для меня полете, и о нечаянном поцелуе Саяны на болоте. Не
знал я только одного, что опять приснится летящая по небу Жалма, которая остано-
вит посреди болота коня и, глядя на меня Саяниными глазами, точно желая о чем-то
предупредить, начнет что-то шептать мне.
Я открыл глаза и увидел стоящую у окна во всем белом Саяну, она смотрела в
окно на звездное небо, должно быть, как и я, зачарованная его глубиной и непости-
жимостью. Или пыталась понять и соединить в себе видимое и невидимое.
Я быстро приподнялся, опустил ноги на баранью шкуру и сделал попытку
встать, но Саяна приложила к губам палец, тем самым давая понять, что делать
этого не следует, тишина была нашим союзником, и не было надобности ее пугать.
Обняв Саяну, я уткнулся головой в ее мягкий живот и вдруг явственно услышал, как
во мне, набирая силу, забухал молчавший долгое время сердечный колокол…
— Я думал, что проведу эту ночь с Конфуцием, — пошутил я, когда под утро
она собралась уходить к себе.
— Мне приснился сон, что я не могу выйти из болота, — тихо ответила Сая-
на. — Но появился ты и сказал: стой на месте, я тебя выведу.
— Ну и что, вывел? — поинтересовался я.
— Не знаю, — тихо ответила Саяна. — Я помню только одно, я стою и де-
ржусь за тебя. Знаешь, там, на болоте, я гадала, почему именно сейчас ты появился
в моей жизни? И где ты был раньше?
Она тихо ушла к себе, а я лежал и смотрел, как комнату покидала ночь, вначале
на стене обозначилось окно, осторожно, точно пробуя тишину, шевельнулись на
березе листья. И, как по команде, с первыми лучами солнца, словно радуясь новому
дню, вдруг защебетали, запели птицы.
Я лежал и вспоминал лучшие дни своей жизни, когда ранним утром мы при-
ходили на свой училищный аэродром, запускали двигатели и, получив команду, на-
чинали руление к исполнительному старту. Вдоль нашего движения, выскочив из
своих норок, точно маленькие солдатики, отдавая честь, на задних лапках стояли
суслики. Оторвавшись от чистой и словно умытой земли, самолет без единого тол-
чка, подчиняясь малейшему движению, плыл в утреннем воздухе, и мне казалось,
что он такое же, как и я, живое существо, которое вместе со мною радуется восходя-
щему солнцу, спокойному воздуху, синему небу. В такие секунды меня охватывало
удивительное чувство восторга, что жизнь подарила мне известное только птицам
ощущение полета.