Упрощенная HTML-версия
Иван КОМЛЕВ
ê
468
на них грохочущие чудовища, а они словно приросли к земле — ни убежать, ни
спрятаться...
Они действительно были почти рядом: останавливался в ту ночь на вокзале
поезд с ранеными, где в вагоне с тяжелыми лежал Сережкин отец.
Матери Сережка так и не ответил: ни времени, ни сил на письмо у него не ос-
тавалось. Единственную весточку о себе он отправил домой давно, в первый день,
когда лейтенант Вахрамеев привел их в дощатый сарай, превращенный с помощью
двухэтажных нар в жилой барак, указал каждому место и сообщил адрес, по кото-
рому им будут приносить письма. Лейтенант и позаботился о том, чтобы Сережка
отправил письмо: дал бумагу и карандаш, распорядился:
— Напиши немедленно.
По возрасту Вахрамеев годился Сережке в отцы, он знал, какая предстояла
каторга — будет не до писем, и пожалел Сережкину мать — она изведется, если не
получит весточки от сына. И много еще чего знал уже не годный из-за ранения для
боев лейтенант; на обожженной левой половине лица его немо и виновато смотрел
на людей изувеченный глаз, вторая половина лица была как в мирное время круг-
лой, живой и участливой, словно носил он перед собой не руку, пробитую снаряд-
ным осколком и оттого не разгибавшуюся в локте, а баюкал ляльку, доверенную ему
на минутку счастливой мамашей несмышленыша.
Баржа была последней. Лед вот-вот должен был сковать поверхность реки, а
где-то там, в нижнем течении, откуда доставляли лес, мороз уже накрыл ее пока еще
податливым хрустким льдом.
Бревна, сбрасываемые с баржи в воду, быстро обволакивались ледяной плен-
кой, ускользали от багров, норовили сбросить с себя петли веревок. Бабы с руганью
заарканивали их, под команду и натужный стон вытаскивали на берег бревно за
бревном, откатывали дальше, громоздили в штабеля.
Мужиков в команде было мало, все они работали на барже; ворочать лес в
трюме — рискованно, нужна уверенность и сила, и особая сноровка; но и на барже
преобладало бабье войско.
Сережка был единственным подростком в этой команде. Из Ждановки на ле-
созаготовки отправили по разнарядке пять человек: вдовую и бездетную Валентину
Савинову, двух незамужних девок — Наталью и Аришку, деда Задорожного — ко-
нюха, и Сережку. Сережку с бабами увезли в город на грузовике, дед Задорожный
притрусил верхом, ведя в поводу вторую лошадь. В городе Сережку отделили от
своих. Ведавший распределением «рабсилы» пожилой задерганный мужчина, уви-
дев перед собой Сережку, чертыхнулся:
—Кого шлют, пся крев! — повернулся к изуродованному лейтенанту, к Вахра-
мееву: — Возьмешь? Мужик.
Что означало, наверное: «У тебя все же полегче, чем в лесу». Вахрамеев обре-
ченно вздохнул — очень уж хилым был этот боец трудового фронта: четырнадцати
лет Сережке на вид дать было нельзя, тянул он, от силы, на двенадцать. Но отказать
Вахрамеев не мог, вопрос, обращенный к нему, это вовсе не вопрос, а распоряже-
ние, которое он, человек военный, выполнять обязан.
Остальных деревенских из степной Ждановки, знакомых с тайгой только по-
наслышке, отправили дальше — в низовья реки, валить лес вместе с такими же
девками, бабами и стариками и грузить его на баржи.
Работа выматывала людей до изнеможения. Каждая последующая баржа ка-
залась им вместительнее предыдущей и изрыгала из своего чрева все более толс-
тые — совершенно неподъемные бревна. Они тяжело плюхались в реку, разбрыз-
гивая жгуче-холодную воду, неохотно подчинялись слабым человеческим потугам:
двигались медленно, упирались тупыми безучастными мордами в заледенелую
кромку берега.