Упрощенная HTML-версия
КОВЫЛЬ
ê
475
Но хуже дезертиров — волки. Дезертиров мало, да и ловят их, а волков распло-
дилось много, и никто за ними не охотится. «Гитлеровские пособники», — сказал о
волках Назар Евсеич, председатель, когда ранней весной нашли колхозницы в поле,
на том месте, где брали солому, два подшитых валенка со страшно торчащими из
них обглоданными костями. Валенки признала старуха Бокова, она посылала их
своей сестре, которая намеревалась уехать подальше от фронта, но так и не появи-
лась в деревне и на письма перестала отвечать; уезжала от войны, а война, оказа-
лось, всюду рыщет, только в другом обличье.
После того случая деревенские много думали, как им избавиться от напасти,
но ничего не придумали. Степь велика, за волками не угонишься. Кабы не было
других забот, то извели бы серых, а то как война началась, работы стало невпрово-
рот и всякие беды навалились. И хворь, и вши, и скотина болеет... Дед Задорожный
ходил однажды в Пустой лог, отыскал там среди зарослей боярышника, шиповника
и прочей дурной травы волчье логово, сумел добыть из него три серых сердитых
комочка, запихнул в мешок. Волчица его не тронула, он ее и не видел, только потом
целую неделю немногим уцелевшим в деревне собакам по ночам покоя не было.
А «пособников» не убыло, разбойничали они все нахальнее: задрали колхоз-
ную корову прямо на глазах у пастуха. Ружье бы на них хорошее или лучше автомат.
Но автоматы, конечно, против фашистов нужны.
Сережка уже хотел было попроситься к кому-нибудь ночевать, остановился,
осмотрелся. Дома стояли редко по улице, как в деревне, с такими же огородами,
обнесенными жердяными изгородями, чтобы не заходила скотина, и с широкими
по-деревенски дворами. Но ворота перед домами были непривычно высокими и
прочными, закрытыми наглухо — людей не видно, будто они вымерли или попря-
тались от нежданных гостей. Сережке даже почудилось, что из-за плотного забора
следит за ним настороженный припухший глаз.
Раздраженно заурчал в животе голодный зверь. Надо идти, продуктов у него
мало, и если двигаться только пешим ходом, как сегодня, то не миновать ему про-
сить милостыню. Случалось Сережке видеть нищенок, которые в поисках пропита-
ния забредали в деревню за подаянием. Смотреть на них было почему-то стыдно;
мать их, оказывается, знала по именам, суетливо–поспешно совала им в руки варе-
ную или сырую картошку — какая оказывалась под рукой, делилась и хлебом, если
он был на столе.
Просить Сережка не умел. Да и не повернется язык, когда за пазухой целая
банка селедки... «Ладно, — решил он, — может, машина какая подвезет или подво-
да». Пошел в поле быстро, чуть не бегом, стремясь скорее избавиться от возмож-
ности повернуть назад.
Милиция его в городе не останавливала, и на выходе поста не оказалось —
проверять Сережкин документ было некому.
Один сухарь Сережка сгрыз еще днем, когда плутал по городу, ходьба требо-
вала подкрепления сил — в одном месте видел трамвай, но сесть на него не решил-
ся — он начал невольно доставать из кармана другой сухарь, но перебарывал себя,
прятал, а через некоторое время вновь обнаруживал его возле губ.
Ветерок дул в спину, снег почти перестал идти — зима впереди долгая, куда
торопиться? —небо потихоньку яснело. Справа и слева от дороги медленно подава-
лись назад редкие березовые колки; дорога прямиком уходила вдаль и терялась там.
Припорошенная снегом земля скользила под ногами, выкручивала их, идти было
трудно.
Никто по дороге не ездил, лишь когда на землю опустились сумерки, беспре-
дельно уставшему Сережке попала навстречу полуразбитая полуторка, изрыгавшая