Упрощенная HTML-версия
Иван КОМЛЕВ
ê
504
могут припомнить люди, что между семьями безвестно пропавших отчего–то вдруг
дружба завелась...
Раньше, когда взрослые чего-то недоговаривали, Сережка не обращал на это
внимания — мало ли? У детворы и то свои тайны есть. Неизвестно, в какой момент
он переступил черту, отделявшую его от мира взрослых, но теперь он знал, что в
жизни их, простой и обыкновенной с виду, есть глубинное движение со своими
перекатами и опасными подводными камнями.
Мать так и не сказала ему, чтобы он к знакомым не заезжал, отвела взгляд и
ссутулилась над кухонным столом.
Хоть Сережка и не собирался нежданным гостем опять явиться в чужой дом,
но неосознанная надежда на случайную встречу с Катей где-нибудь на улице тлела
в душе слабым огоньком и сладко томила душу. Припомнив безмолвную материну
тревогу, Сережка притушил свой уголек.
Вольный воздух заснеженного простора все глубже проникал под полушубок,
знобил тело; Сережка придержал Гнедого, выскочил из саней и, не выпуская из рук
вожжей, побежал рядом.
Почта в Семеновке размещалась в деревянном домишке, который отличался
от других деревенских домов лишь тем, что не стало, с некоторых пор, вокруг него
ограды. Сережка подъехал прямо к крыльцу, захлестнул вожжи вокруг столба, стояк
был новый, струганый, и одна ступенька была заменена чьей-то уверенной рукой,
занес сперва посылки в ящичках, потом остальные, сложил все на специальный
небольшой столик, сколоченный из некрашеных досок, пристроился за женщиной,
которая уже отдала сверток за барьерчик и ждала с деньгами в руке, когда ей скажут,
сколько надо заплатить за отправку.
Еще две женщины стояли в сторонке, сдали свое и, дожидаясь подругу, не-
громко переговаривались, переживая важное для себя событие.
В помещении было чуть теплее, чем на улице, топили, видно, мало, да и не
каждый день, поэтому и та, что принимала посылки, была в фуфайке, застегнутой
на все пуговицы; платок у нее сбился на затылок, и видны были темные волосы с
мазками седых прядей на висках. Еще одна женская фигура, но без ватника, в серой
длинной кофте, двигалась по ту сторону барьера: уносила посылки в чулан за не-
большой дверью.
Сережкина голова была забита разными важными мыслями: надо было отдать
председателево письмо, в котором какая-то серьезная бумага в район; он впервые
отправлял посылки и не знал, требуется ли от него что-нибудь, кроме платы; сооб-
ражал, как ему не перепутать сдачу; волновался: не будет ли на этот раз среди писем
письмо от отца? Он лишь мельком взглянул на ту, вторую женскую фигуру за барье-
ром, и хотя она показалась ему знакомой, он не подумал — кто бы это мог быть?
— Сережа! Мама, это тот самый Сережка! — неожиданный возглас застал его
врасплох, и он не сразу понял, что это относится к нему, а не к какому-то другому
Сережке. И голос будто знакомый.
Он поднял голову и растерянно посмотрел на женщину в кофте, но она за-
крыла лицо руками и странно всхлипывала: то ли смеялась, то ли плакала — не
разобрать. Внезапно до него дошло, что в старческих одеждах не пожилая женщина
ходит, а — Катя. Оттого, что не ожидал ее увидеть здесь, она скользила для него
серой бестелесной тенью и не задержала на себе внимание.
Сережка смутился. Но ему было приятно и радостно, что девушка его узнала;
захотелось подойти к ней и спросить что-нибудь. Неважно что — узнать, может
быть, ожила ли та старушка, что умирала на печи. Но он не посмел, постеснялся.
Он только стащил зачем-то шапку с головы и, переминаясь на месте, ждал, когда
она откроет лицо, и тогда он ей скажет: «Здравствуйте». Смутным облаком плавала
в сознании мысль: «Почему она сказала: «Мама», если матери у нее не было?»