Упрощенная HTML-версия
КОВЫЛЬ
ê
505
Не видел Сережка в ту минуту, как поднялась из-за стола и пошла по-за барь-
ером к нему почтальонша. Она вышла к нему, толкнув ногой деревянную дверку, и,
обняв, уткнулась лицом ему в щеку. Он не мог ничего сообразить; слабо вырывался,
веря и не веря, что давняя полумертвая старуха и вот эта сильная женщина — один
и тот же человек.
Катя подошла и смотрела на мать и Сережку сияющими глазами.
И бабы придвинулись. Они знали историю с селедкой, на деревне ее пересказы-
вали со все новыми подробностями не один раз. Рассказывали, как чудесно излечи-
лась жена Ивана Матвеевича, а еще больше — о том, что пришло на следующий же
день, после ухода большеглазого и белоголового мальчишки, письмо от пропавшего
сына Ивана Матвеевича, из госпиталя, сын оказался потерянным из-за ранения.
Старухи, верующие в Бога, утверждали, что не обыкновенный парнишка за-
ходил в дом Ивана Матвеевича, а посланный Им, и не в селедке была исцеляющая
сила, а в воле Господней, в слове заветном, которое тот парнишка знал.
— Ишь ты! — бабы радовались вместе с Катей и ее матерью и, удивляясь, что
похожий на ангела мальчишка — не выдумка, только не малец он, а уже вон какой
парень, дотрагивались до него в надежде, что им он тоже принесет счастье.
Катюша выскочила вслед за Сережкой на крыльцо:
— Сережа, письма!
Он положил письма в шапку, шапку опять надел, улыбнулся.
— Все молчишь. Даже не поговорили. Уже уезжаешь? Бабушка, знаешь, за
тебя каждый вечер молится. Мамка с того дня как пошла, как пошла... Жить, гово-
рит, хочу. А ты здорово вырос.
— Иван Матвеевич на работе? — придумал что спросить Сережка.
— Нет! Он воевать ушел! Отремонтировал — вот — крыльцо, и ушел.
— Да? А разве...
—Ой, его не звали. Сам. Сказал, что не старый еще, что мальцов берут, а он не
хуже. За Сережку, говорит, за Васю...
—Мне не скоро. Я не успею.
— Ага. Мамка плакала: «Нас не жалко?» Да, у нас же радость: Вася нашелся в
госпитале, скоро должен приехать...
— Замерзла, — перебил ее Сережка, видя, как она дрожит, — иди оденься.
— Л-ладно, — сразу согласилась она. — Погоди, я — живо!
Вот какая она стала, прямо песни поет! Да и у Сережки от известия, что Катин
брат нашелся, будто обруч лопнул, сжимавший ему грудь.
Сережка отвязал вожжи, Гнедой обрадованно переступил ногами. «Тпру!»
Катя выбежала тотчас, вновь раздетая, только полушалок на плечи набросила.
Спустилась на нижнюю ступеньку, совсем близко к Сережке, глаза вровень, лицо ее
побледнело.
— Я знаешь что тебе хотела сказать?
— Что? — спросил Сережка и почувствовал, что краснеет.
Она потупилась, несколько раз чиркнула носком валенка по неистоптанному
краю новой ступеньки, взглянула на него, не поднимая головы, словно хотела пови-
ниться перед ним.
— Сережа, — сказала негромко, — ты, когда надумаешь жениться... возьми
меня.
Сережка онемел. Она подняла голову, глаза были полны слез.
— Ты не думай... Я буду любить тебя и всегда-всегда буду жалеть.
Сережка продолжал стоять столбом. Вдруг она качнулась к нему, поцеловала
прямо в губы, оттолкнулась, вихрем влетела на крыльцо и скрылась за дверью.
От неожиданности и от толчка Сережка сел в кошеву. Гнедой принял это как
команду возвращаться домой и рысью взял с места.